- Мы больше никогда не будем вместе, - донесся тихий голос. - После этой ночи - никогда.
Кроувич протянул руку.
- Дайте-ка мне ключ, Фабиан.
И вот в тишине скрипнул ключ, взвизгнули маленькие петли, крышка откинулась и легла на стол.
- Благодарю вас, - сказала Рябушинская.
Кроувич взглянул на нее и застыл, не в силах поверить своим глазам.
Лицо ее было белым, - оно было вырезано из мрамора или какого-то небывалого белого дерева. А может - из снега. И шея - словно карамель, словно чашка тонкого, почти прозрачного фарфора - тоже была белой. И на руках - из слоновой кости, наверное, - пальчики тонкие, и каждый оканчивался ноготком, а на подушечках был узор из тончайших линий и спиралек.
Вся она была - белый камень, и камень этот просвечивал, и свет подчеркивал темные, как спелая шелковица, глаза и голубые тени вокруг них. Лейтенанту вспомнились молоко в стакане и взбитый крем в хрустальной чаше. Темные брови изгибались узкими дугами, щеки - чуть впалые; виднелись-даже сосуды: розовые - на висках, голубой - на переносице, между сияющими глазами.
Губы ее были приоткрыты, будто она собиралась облизнуть их, ноздри и уши - вылеплены совершеннейшим мастером. Черные волосы были разделены пробором и зачесаны за уши - настоящие волосы, он видел каждую прядь. И платье было черным, как волосы, оно открывало плечи, изваянные из дерева белого, словно камень, долгие годы палимый солнцем. Она была прекрасна. Кроувич чувствовал, как шевелятся его губы, но так и не смог произнести ни единого слова.
Фабиан достал Рябушинскую из ящика.
- Моя прекрасная леди, - сказал он. - Вырезана из редчайшего заморского дерева. Она выступала в Париже, Риме и Стамбуле. Весь мир любит ее, и все думают, будто она - настоящий человек, что-то вроде невероятного маленького лилипута. Они не могут поверить, что она - всего лишь кусочек дерева, одного из тех, которые растут вдали от городов и идиотов.
Элис, жена Фабиана, неотрывно следила за губами мужа. За все время, что он говорил, держа в руках куклу, она ни разу не мигнула. А он не замечал никого, кроме куклы, словно и подвал и люди вокруг вдруг растворились в тумане.
Наконец фигурка дернулась в его руках.
- Пожалуйста, хватит обо мне. Ты же знаешь, Элис этого не любит.
- Элис никогда этого не любила.
- Ш-ш-ш!! Не надо! - крикнула Рябушинская. - Не здесь и не сейчас.
Потом она быстро повернулась к Кроувичу, и он увидел, как двигаются ее тонкие губы:
