— Ну, тогда твой замечательный учитель и покровитель — чулочник, ибо твои чулки в лучшем состоянии, чем твои картины. Или ты называешь эту мазню искусством? — с наигранной серьезностью ответил Петрониус на хвастовство Энрика.
— Ты недооцениваешь важность момента, Петрониус. Ты только что порвал с художником, который пронесет свое ремесло и искусство в следующие века. Твои картины будут тускнеть на сырых стенах в домах ремесленников и торговцев, а мои переживут века и будут выставляться во дворцах!
— Перед окнами, чтобы не пропускать залетных голубей, — усмехнулся Петрониус.
— Ба! — Подмастерье откинул назад свои редкие волосы. — Меня не признают. Такова судьба всех истинных гениев. Они умирают в нищете, как и родились!
— Тогда давай лучше поедим хлеба с маслом, прежде чем ты обеднеешь, Энрик. Ибо я всегда говорю себе: умирать с голоду легче на полный желудок!
— Ты прав, оставим презренное искусство и посвятим себя делу, в котором мы действительно мастера.
Оба рассмеялись, пошли на кухню и отрезали по ломтю хлеба. Наполнили тарелку оливковым маслом, чтобы макать хлеб. Петрониус поставил на стол две кружки, сильно разведенное водой вино, замаринованные в горчице огурцы, которые посыпал базиликом и солью.
— Поистине божественная пища! Давай насладимся ею! — сказал Энрик и тихо добавил: — Пока Босх занят!
Петрониус усмехнулся. Мастер Босх не любил, когда подмастерья растягивали обеденное время.
— Кто отравил Питера? — неожиданно спросил Петрониус.
Приятель сразу смолк и посмотрел на Петрониуса, его лицо помрачнело.
— Если негодяй попадется мне, я оторву ему голову вот этими руками! — после паузы запальчиво произнес Энрик и показал свои сильные, перепачканные краской руки.
— Питер был членом братства? — спросил Петрониус. Энрик пристально посмотрел на него:
— Никак не успокоишься! Ты постоянно думаешь об этом. Возможно, он принадлежал к братству. Но…
Петрониус схватил Энрика за рукав.
— Что «но»?
— А если он хотел уйти от них? Из-за инквизиции, понимаешь? Такое возможно! — Энрик говорил шепотом и боязливо озирался вокруг. — Вряд ли ты имеешь хоть малейшее представление о том, что могла сделать с ним инквизиция.
Энрик макнул хлеб в масло.
— Почему его отравили у меня на глазах? — спросил Петрониус.
Он наблюдал за товарищем. Тот медленно наполнил кружку, поднес ко рту и выпил большими глотками, глядя Петрониусу в глаза. Затем прожевал и проглотил хлеб.
— Кто выдал тайну, должен умереть! Слишком многое поставлено на карту. Жизнь одного за жизнь другого. Именно доминиканцы определяют правила игры в городе. С тех пор как они пришли сюда, смерть стала обыденным делом. — Энрик наклонился, в его усах застряли крошки хлеба. — Ты видел их, когда они подъезжают к лобному месту на площади? Ты знаешь, что значит умереть за убеждения, которые никому не приносят зла? Нет, ты не знаешь этого! Ты ничего не знаешь!
