Доулиш одарил меня намеком на улыбку.
— Бернард — дежурный офицер. Гарриман отвечает за порядок на реке. Так что у нас есть все основания быть на месте.
— А у меня были все основания оставаться дома, — проворчал я, — но ведь никто не захотел меня выслушать.
Когда мы пересекали Тауэр-бридж, я увидел полицейский катер, который, буравя серую зыбь, шел вниз по реке. Мы миновали лондонский Тауэр, по улице с односторонним движением обогнули Монетный двор, после чего свернули на Томас-Мор-стрит; окаймленная двадцатифутовыми стенами, она бесконечно поворачивала и извивалась. Мы все не могли добраться до конца улицы, и казалось, что стены становятся все выше и выше, как в последних кадрах «Кабинета доктора Калигари». Вдоль Уоппинга тянулись пирсы и краны, грязные и молчаливые. В свете фар поблескивали зеленые глаза бродячих кошек и мокрые камни мостовой. «Вулзли» встряхнуло на узких мостках у въезда в доки, и он проехал под низкими закопченными навесными переходами. Сразу же за изгородью внезапно открылось обширное пространство темной воды и пассажирский лайнер, в желтых сверкающих иллюминаторах которого были видны снующие официанты в белых смокингах, — словно на воду спустили отель «Хилтон», который вот-вот отбуксируют в море. Мы высадили Бернарда возле участка в Уоппинге, где его уже ждали двое полицейских в плащах и болотных сапогах.
Чико стоял у паба. «Проспект Уитби» представлял собой первостатейный аттракцион для туристов, и летом они кишели здесь, как портовые крысы. Но сейчас стояла зима, окна и витрины запотели, а холод заставил плотно закрывать дверь заведения. Мы вывалились из машины как кейстоунские копы. Чико был возбужден, и влажные пряди волос падали ему на мокрый розовый лоб. — Здравствуйте, сэр.
Он по очереди поздоровался с каждым из нас, провел нашу троицу в паб и, словно шестиклассник, удостоенный посещения старших, кинулся к стойке покупать нам выпивку. Чико испытывал такой восторг, что называл бармена сэром.
«Проспект» был забит искусно сделанными безделушками и каминными принадлежностями, на которых посетители — и это главное — оставляли свои визитные карточки, театральные билеты, программки... Бумажки, нанизанные на рога, украшали все стены — так что порой ты чувствовал себя тут, как жук в корзине для мусора. Я прошел мимо стойки прямо на балкон, с которого открывался вид на лондонскую заводь Темзы ниже моста. Вода отливала тяжелым маслянистым цветом. Набережная была тиха и пустынна. Я слышал, как Доулиш удерживал Чико от желания незамедлительно спуститься в погреб за его любимым сортом шерри. Чтобы покончить с его мучительными стараниями доставить нам удовольствие, Гарриман заказал: «Четыре больших горького», и бармен, как и все мы, наконец испытал облегчение. Все вслед за мной вышли на балкон. Когда мы сгрудились в тесный круг друидов и в стаканах ритуально заклубилась пена, Чико сообщил:
