Я несколько дней не переодевался, а потому, чтобы снова как-то войти в колею, начать, казалось, следовало с душа и смены белья. Нельзя же было без конца жить по отелям. Ступеньки знакомо скрипели у меня под ногами, пока я поднимался на второй этаж. Разделся я в запасной спальне, той, где спала Клер, пока не уехала. В нашу я еще войти не мог.
Ванная выглядела относительно безопасной и нейтральной. На крючке за дверью все еще висел один из моих халатов, но, если не считать зубной щетки и слегка помятого полотенца, ничего, связанного с Люси, там не оказалось. Я собирался включить душ, когда снаружи послышался скрип. Я открыл дверь и окликнул: «э-эй!», но мне никто не ответил. Тут я вспомнил, что включил отопление, а эти старые деревянные дома, в сущности, прямоугольные ковчеги, всегда, остывая и нагреваясь, чуть смещались и оседали. Я вернулся в ванную, запер за собой дверь и включил душ.
Я как раз второй раз намыливал волосы, когда струйки из насадки под потолком внезапно преобразились в тяжелые капли кипятка. Я отпрыгнул, так что беззащитными остались только пальцы на ногах, ухватил кран и завернул его. Все мое тело покрылось жесткими пупырышками гусиной кожи — и не только из-за холодного воздуха. Я прекрасно знал причину этой перемены в температуре воды, потому что прежде без конца жаловался на нее Люси и ее детям. Значит, в доме где-то еще спустили воду в унитаз либо включили стиральную машину или посудомойку.
Я поспешно вытерся и застыл, прислушиваясь. В трубах, безусловно, было какое-то движение. Нет, мне почудилось. Я надел халат и осторожно приоткрыл дверь. Не знаю, чего я ожидал. Во всяком случае, это не был грабитель, тут у меня никаких сомнений не возникло. Я спустился по лестнице, оставляя мокрые следы на деревянных, ничем не прикрытых ступеньках, напрягая слух. Теперь шум вырывающейся наружу воды стал более различим, но откуда он доносился? Я оглядел гостиную, кухню, потом кабинет и третью спальню в полуподвале. Внизу шум в трубах был особенно заметен. Нет, бесспорно, он мне не чудился. Это было своего рода утешением, но таким, от которого у меня по коже забегали мурашки, воплощение древней мудрости и ужаса.
На кухонном столе лежала вскрытая пачка «Мальборо», вероятно оставленная Клер. Как и ее мать, она никогда толком не помнила, где находятся ее ключи, сумочка, кошелек, кредитные карточки и другие личные мелочи. И мир, словно растроганный такой беспомощностью, как будто готов был ее побаловать — вот как Чак меня накануне вечером. То, что пряталось, обнаруживалось, все, что считалось потерянным, находилось. Я вытащил сигарету и вышел на заднее крыльцо, готовясь жадно затянуться, и вот тут я увидел Элли.
