- Можешь не спешить, - произнес Тимулти очень странным, грустным, далеким, философическим голосом, когда тот пустился наутек.
Оставшись в одиночестве, Тимулти вошел в парк и целый час сидел там, созерцая шестерку, которая попрежнему не двигалась с места. Любой, кто увидел бы в этот момент Тимулти глаза блуждают, рот искажен трагической гримасой, - вполне принял бы его за какого-нибудь ирландского собрата Канта или Шопенгауэра или подумал бы, что он недавно прочитал нечто поэтическое или впал в уныние от пришедшей на ум песни. А когда наконец час истек и Тимулти собрал разбежавшиеся мысли - словно холодную гальку в пригоршню, - он повернулся и направился прочь из парка. Гэррити уже был там. Он притоптывал ногами, размахивал руками и готов был лопнуть от переполнявших его вопросов, но Тимулти показал пальцем на парк и сказал:
- Иди посиди. Посмотри. Подумай. И тогда сам мне все расскажешь.
Когда Тимулти вошел к Финну, вид у всех был трусоватый. Священник все еще бегал с поручениями по городу, а остальные, походив для успокоения совести вокруг да около Стивенс-Грина, вернулись в замешательстве в штаб-квартиру разведки.
- Тимулти! - закричали они. - Рассказывай же! Что? Как?
Чтобы протянуть время, Тимулти прошел к бару и занялся пивом. Не произнося ни слова, он разглядывал свое отражение, глубоко-глубоко захороненное под лунным льдом зеркала за стойкой. Он повертывал тему разговора так. Он выворачивал ее наизнанку. И снова на лицевую, но задом наперед. Наконец он закрыл глаза и сказал:
- Сдается мне, будто бы...
"Да, да," - сказали про себя все вокруг.
- Всю жизнь я путешествовал и размышлял, - продолжал Тимулти, - и вот через высшее постижение явилась ко мне мысль, что между ихним братом и нашим есть какое-то странное сходство.
Все выдохнули с такой силой, что вокруг заискрилось, в призмах небольших люстр над стойкой тудасюда забегали зайчики света. А когда после выдоха перестали роиться эти косячки световых рыбок, Нолан вскричал:
- А не хочешь ли надеть шляпу, чтобы я мог сшибить ее первым же ударом?
- Сообразите-ка, - спокойно сказал Тимулти. - Мастера мы на стихи и песни или нет?
Еще один вздох пронесся над сборищем. Это был теплый ветерок одобрения.
- Конечно, еще бы!
- О боже, так ты об этом?
- А мы уж боялись...
- Тихо! - Тимулти поднял руку, все еще не открывая глаз.
Все смолкли.
- Если мы не распеваем песни, то лишь потому, что сочиняем их. А если и не сочиняем, то пляшем под них. Но разве о н и не такие же любители песен, не так складывают их или не так танцуют? Словом, только что я слышал их близко, в Стивенс-Грине, - они читали стихи и тихонько пели, сами для себя.
