— Я нужен вашему величеству?
— Да. Ты напишешь под мою диктовку письмо герцогу Анжуйскому. Я должна, наконец, покончить с гугенотами!
— Совершенно согласен с вашим величеством!
— Герцог пишет мне, что гугеноты опять начинают затевать что-то. Но что мне ответить ему? Посоветуй, Рене!
— Я прочел в звездах, что гугеноты погубят монархию! — важно сказал он. — Конечно, это еще не окончательно, — стал он сбиваться с тона, заметив, как побледнела Екатерина, — это зависит от того, поставят ли их на свое место… Словом, я не знаю, но совершенно ясно, что опасность есть и монархию будет защищать женщина…
— И… эта женщина?
— Это вы, ваше величество!
— А восторжествует она?
— О да, но лишь ценой потоков крови!
— Кровь! — сказала Екатерина, с суеверным почтением прислушиваясь к изречениям Рене. — Да, кровь должна будет пролиться, и опять меня будут винить в жестокости, кровожадности, нетерпимости. А между тем, видит Бог, в моем сердце нет и следа фанатической нетерпимости к иноверцам. Я, дочь герцогов Медичи, воспитанная лучшими профессорами Флоренции, могу ли быть настолько умственно ограниченной, чтобы преследовать людей лишь за то, что они предпочитают проповедь мессе? Но дело в том, что за религиозными убеждениями у гугенотов скрываются мятежные политические надежды. Они восстают против пышности и великолепия трона и его ближайших помощников, готовы разграбить монастыри, — словом, хотят ниспровергнуть весь тот порядок вещей, на котором уже столько лет зиждется величие Франции… Гугеноты — враги монархии и трона, а потому должны погибнуть!.. Однако писать, Рене, писать! — спохватилась она. Екатерина продиктовала парфюмеру письмо герцогу Анжуйскому. В этом письме она ссылалась на болезнь короля, которая мешает в данный момент предпринять что-либо решительное, но, по ее мнению, у герцога как губернатора Анжера достаточно власти, чтобы сажать в тюрьмы и вешать всех тех, кто будет уличен в антимонархической деятельности. Поэтому она усиленно рекомендовала сыну суровую непреклонность и строжайшие меры.
— Ваше величество, — сказал Рене, поднося королеве письмо для подписи, — вы предписываете спасительную строгость по отношению к провинциальным гугенотам. Ну а парижские?
— До них дело дойдет потом, — ответила королева.
— Да я вот почему говорю, — настаивал Рене. — Есть тут один субъект, у которого много денег. Это страшный лицемер; он притворяется, будто ходит к обедне, а на самом деле поддерживает своими деньгами еретиков.
