— Не говорите ему ничего, господа; мы с соседями сложимся, соберем деньги на это разрешение и отдадим их вам.
— Приберегите денежки, чтобы оплатить свой паром, Матьё, — резко возразил г-н Батифоль, — срок вашего арендного договора, как я слышал, подходит к концу, и не следует полагать, что вам позволят зарабатывать сотни и тысячи, как в те времена, когда вашими конкурентами были одни недоумки.
— Сложитесь лучше, чтобы он стал человеком, и мы задешево уступим вам разрешение, — вставил г-н Берленгар.
— Господа, — продолжал Матьё, решив сделать последнюю попытку защитить папашу Горемыку, — вспомните, что это единственный источник заработка бедного старика; на что же он будет жить, если вы отнимете у него этот источник?
— А нам и не нужно, чтобы он жил! — остроумно парировал г-н Берленгар. В то время как паромщик продолжал говорить с г-ном Берленгаром, г-н Батифоль направился к папаше Горемыке, который уже отвязывал железную цепь, державшую его лодку у причала.
— Господин Гишар, — сказал чеканщик дрожащим от волнения голосом, хотя предыдущая сцена придала ему достаточно смелости, — господин Гишар, я хотел бы сказать вам пару слов.
— Что общего может быть у тебя с порядочным человеком? — выкрикнул папаша Горемыка, которого внезапно охватила сильнейшая ярость. — Я здесь, и ты не сможешь обидеть бедную девушку, ты, тот, кто превращает в деньги все блага, сотворенные Господом, и ценит их лишь в зависимости от того, сколько за них платят.
— Господин Гишар, — перебил его Батифоль, побледнев как полотно, — если вы начинаете с оскорблений, это может плохо кончиться.
— Как же еще это может кончиться, если ты суешь сюда свой нос, жалкий торговец опилками? Не подходи к моей лодке, не то я огрею тебя веслом, чтобы твоя физиономия стала такой же черной, как твоя душа.
— Я хочу вас спросить, господин Гишар, почему вы взяли с собой орудия, предназначенные для рыбной ловли, и по какому праву вы собираетесь ловить рыбу в угодьях, которые я взял в аренду.
Господин Батифоль произнес эти слова чрезвычайно торжественно, но, вместо того чтобы напугать папашу Горемыку, они произвели обратное действие — его гнев сразу утих, рот широко раскрылся, и рыбак разразился гортанным смехом.
В тот же миг неожиданно показалась птица, стремительно огибавшая оконечность острова; ее перья сверкали на солнце, как сапфиры, топазы и изумруды. Она слегка коснулась грудью поверхности воды, та раздвинулась и заискрилась тысячью сверкающих жемчужин. Птица испустила пронзительный крик и улетела с рыбой в клюве.
