и кое-что о Коленсо, правда, скорее с арифметической, нежели с теологической точки зрения.
[2] К письму прилагалась объемистая рекомендация от доктора Олдоса, школьного моего наставника.
Примерно через неделю после того, как письмо отправили, до нас, втайне от матушки, дошла весть, что мы заручились протекцией кузена, и в скором времени мне будет предложено место в его конторе с жалованием в несколько сот фунтов и с перспективой войти в долю компании.
Вот что говорилось в ответе:
«16, Манчерч-лейн.
Дорогой Орландо,
В товаре, который Вы мне предлагаете, ни малейшей надобности не испытывается. На Вашем месте я бы отправил молодого человека в колледж Сент-Биз, где из него сделали бы приходского священника. Но если Вы желаете выхлопотать для своего сына место в Сити, пусть он заглянет ко мне в контору — и я как-нибудь помогу советом.
Ваш покорный слуга,
Бенджамен Баррел.»
Первое впечатление от ответа было неблагоприятное, но, изучив письмо обстоятельно, мы пришли к выводу, что оно допускает и обнадеживающее истолкование. Ясно, от такого человека, как Баррел, мы едва ли могли ожидать, что он примет меня с распростертыми объятиями и скажет: «Приезжайте, войдите в долю и пользуйтесь моим капиталом.» Но, несомненно, ему хотелось лицезреть племянника, и нам нельзя было упускать такую возможность.
На следующий день, в полдень, в разгар деловой активности в Сити, я постучался в дверь на Манчерчлейн. Дядя был на месте и принял меня весьма холодно.
— А так это вы, стало быть, сын Таббза, — сказал он, прочтя рекомендательное письмо. — Тепленькое местечко? Какого рода, позвольте полюбопытствовать?
Я ответил, что мне в сущности все равно. Хотел бы со временем стать секретарем в какой-нибудь государственной компании, а пока не прочь поработать у него в конторе, если подойдут условия.
— Да какой от вас прок? — прорычал Баррел.
— А бухгалтерия? Дела помогу вам вести.
— Бухгалтерия? Вот мои книги, молодой человек. — Он самопишущим пером показал на стол, где лежал потрепанный фолиант в пергаментном переплете. — Помогать? Мне и так помогают. — И он показал на юношу с заостренными чертами лица, который сидел за дверями кабинета. — Три шиллинга в неделю, работа с восьми до восьми, выходные, праздники, Рождество, Страстная пятница. Ну как, устраивает?
— Пожалуй, я подожду, когда освободится место секретаря, — ответил я с невозмутимостью, на какую был только способен.
Расставание с химерической надеждой, крушение первой иллюзии всегда болезненно, но я вовсе не собирался заискивать перед дядей, с какой стати метать перед ним бисер? Стоять на полусогнутых, затаив дыхание перед сильными мира сего, для большинства из нас означает условие, при котором мы довольствуемся малой долей того огромного наследства, что даровано нам от рождения, но поклоняться идолу, который ничем не вознаградит за нашу жертву, лебезить, раболепствовать из одной только любви к самоунижению — нет уж, увольте.
