— Я вижу, что вы слыхали о нем, — сказал молодой баронет. — Он умер ужасной смертью, впрочем, вполне достойной той жизни, которую он вел. Мой отец был его единственным сыном. Это был тип ученого, человека, страстно любившего книги, птиц и природу. Но его праведная жизнь не спасла его.
— Его болезнь проявлялась, вероятно, кожной сыпью?
— Вероятно, потому что он никогда не снимал перчаток, даже в комнате. Затем по временам у него болело горло, иногда же ноги. Он так часто расспрашивал меня о моем здоровье, что мне это надоело, так как я ведь не знал причины его расспросов. Он постоянно смотрел на меня каким-то тревожным, испытующим взглядом. Теперь я понимаю, что это значило.
— Есть у вас братья и сестры?
— Нет, благодарю Бога.
— Так, так… это очень печальный случай и притом самый типичный во всей моей практике. Но утешьтесь, сэр Фрэнсис, тысячи людей страдают подобно вам.
— Но где же справедливость, доктор? — воскликнул молодой человек, вскакивая с своего кресла и взволнованно шагая взад и вперед по кабинету. — Если бы я был таким же порочным человеком, как мой дед, тогда это было бы понятно, но я вышел не в него, а в своего отца. Я люблю все прекрасное: музыку, поэзию, искусство. Все грубое и низменное противно мне. Мои друзья могли бы подтвердить вам это. И вдруг эта ужасная, отвратительная болезнь! И за что? В чем была моя вина? Разве в том, что я родился на свете? И вот я уничтожен, втоптан в грязь в тот самый момент, когда жизнь казалась мне такой прекрасной. Мы говорим о грехах отцов. Как же велик тогда грех самого Создателя!
И он бешено потряс в воздухе сжатыми кулаками — этот жалкий беспомощный атом с микроскопическим мозгом, подхваченный вихрем вечности…
Доктор заставил его опять сесть в кресло.
— Успокойтесь, успокойтесь, друг мой, — сказал он. — Вам вредно так волноваться. Ваши нервы не выдержат этого. Мы не в силах своим умом разрешить эти великие вопросы. Да и что такое мы в конце концов? Какие-то полуразвившиеся существа в переходном состоянии; быть может, ближе к медузе, чем к совершенному человеку. Со своим полуразвившимся мозгом мы не в состоянии понять все значение происходящего перед нашими глазами мирового процесса развития. Нет сомнения, что в этих вопросах все — загадка и тайна, но я все-таки думаю, что Поп был прав в своих знаменитых стихах и, с своей стороны, после пятидесятилетнего жизненного опыта, не могу не сказать, что…
Но молодой баронет прервал его негодующим криком:
