Его улыбка была все той же — мимолетной, теплой и такой влекущей, что поневоле казалась предназначенной только ей, Анджеле, и больше никому на всем свете.
— Тебе нужна сухая одежда, — опомнилась она.
— А может, лучше вообще остаться без одежды? — пошутил он.
— Что же мне делать? — В ее вопросе прозвучали сладкие нотки обещания.
— Не меня тебе спрашивать об этом. С той ночи, когда мы встретились в Коузе, мой ответ не изменился.
— И все это время я говорила «нет».
— Кажется, что прошла целая вечность, — мягко заметил он.
— Я созвала полный дом гостей, чтобы защититься от тебя.
— Спросила бы вначале меня, и я сказал бы тебе, что это не поможет.
— Я не могу выгнать тебя из дому в грозу.
— Поэтому я так рад ей.
— Не уедешь ли ты сам? Ты мне помог бы…
— Не думаю, что это возможно. До Истон-Вейла пять миль, а дороги размыты. Я говорю это серьезно.
— Остается один вопрос, которого мне не следовало бы задавать.
— Но ты все равно спросишь, — усмехнулся он.
— Как быть с Присциллой?
— Я не женюсь на ней.
«Уверен ли ты в этом?» — напрашивался следующий вопрос, однако она промолчала, потому что ей не хотелось знать ответ.
— Я в этом уверен, — сказал он неожиданно, как если бы читал ее мысли. — Теперь ты счастлива?
Запрокинув голову, она посмотрела ему прямо в лицо, и на ее губах расцвела радостная улыбка.
— Такого счастья я не испытывала никогда.
— Надеюсь, ты объявишь об этом всем мужчинам, окружающим тебя. — Его тоже терзали демоны ревности.
— Я никогда еще не была счастлива, во всяком случае не так, как сейчас, — спокойно призналась она. — Только дети составляют счастье моей жизни, но ведь это совсем другое.
— Я задерживаю тебя, — молвил он с ответной улыбкой, от которой действительно можно было сойти с ума.
— Ну и пусть, — ответила она, безоглядно впуская его в свое сердце.
Они радовались, как радуются дети, — эти двое, которые так много увидели, услышали и сделали в своей жизни. Им и присниться не могло, что есть другая жизнь — совсем не та, которую они вели до сих пор. И жизнь эта оказалась яркой, новой, ослепительной.
Так светла и пьяняща может быть надежда, которая вот-вот сбудется.
Так свеж может быть поцелуй, который впервые даришь любимой.
Так безгранично может быть счастье, на которое вдруг натыкаешься в тусклом царстве загубленных жизней.
— Скажи же, что мне делать, — прошептала она снова, прильнув к нему и подняв взор, чтобы встретиться с его глазами, которые были так высоко. Из столовой доносились звуки шумного веселья. — Ужин подходит к концу. Мне пора.
