Кроме того, я могу все испортить.
Атлас, древний и тяжелый, открытый на замке, лежит возле ее головы. Я приподнимаю одну пыльную обложку, отпускаю. Удар, безжизненный и звучный, будит лейтенанта. Она трет глаза, потягивается, откидывается в скрипящем кресле и легкомысленно, необдуманно закидывает сапоги на стол возле карты. Не армейские и не те, что были на ней, когда мы впервые встретились; высокие сапоги для верховой езды, из мягкой бурой блестящей кожи, слегка поношенные, но все еще превосходные. Они похожи на мою старую пару, последнюю, из которой я вырос; еще два беженца, похищенные из нашего прошлого, несомненно, извлеченные из какого-нибудь шкафа, кладовой или давным-давно опечатанной комнаты. Я смотрю, как маленькие хлопья грязи падают с подошв, лаская карту.
— О, Авель, — произносит она. Я придвигаю другой стул и сажусь напротив. Неизящная в пробуждении, как и во сне, она ковыряет в ухе, рассматривает серу на кончике пальца, потом смотрит на часы и хмурится. — Лучше поздно, чем никогда.
— Я не вполне виноват в опоздании. Только что умер наш старейший слуга.
Она, похоже, взволнована.
— Что, старик Артур? Как?
— Снаряд пролетел сквозь его комнату. Не ранен, но, думаю, сердце не выдержало.
— Мне очень жаль, — говорит она, снимая сапоги со стола. По-прежнему хмурится, но теперь озабоченно, сочувственно даже, — Я так поняла, он здесь жил очень долго.
— Всю мою жизнь, — отвечаю я. Она издает невнятный звук.
— Я-то думала, мы это пережили без потерь. Черт. — Она качает головой.
Меня начинают капризно раздражать ее сочувствие и лицемерная печаль. Если кто и должен горевать, так это я; он был моим слугой, и она не имеет права отнимать у меня эту роль, даже если я предпочел до предела не доигрывать; недоиграть — мое право, а вот у нее права выступать дублером нет.
— Так вот, нет; у нас потери, — отрывисто отвечаю я. Потом добавляю: — Уверен, его многим будет не хватать. — (Кто станет приносить мне завтрак по утрам?)
Она задумчиво кивает.
— Надо ли кому-нибудь сообщить?
Я и не подумал. Рукой отметаю предложение:
— Кажется, у него есть какие-то родственники, но они живут на другом конце страны. — Лейтенант понимающе кивает. На другом конце страны; в имеющихся условиях с тем же успехом можно сказать, что они живут на Луне. — В окрестностях точно никого нет, — говорю я.
— Я прослежу, чтобы его похоронили, если хотите, — предлагает она.
Я могу придумать массу ответов, но ограничиваюсь кивком и «благодарю».
