Но что-то в замке предает меня. Я оглядываюсь, вижу, как начинает подыматься твоя голова, а лейтенант быстро поворачивается, одновременно закутываясь в простыню, точно в крученый кокон, — ее глаза уже раскрываются, рука тянется к горке — и моя ступня нащупывает плохо заткнутую дыру под ковром. Нога проваливается, утаскивая и меня; другая нога скользит по деревянному полу, и я начинаю падать. Руки взлетают, пальцы пытаются вцепиться в…
Пистолет, забытый в моей обожженной застывшей хватке, извергает звук. Потеряв опору, точно когтистая птица, хочу спастись на жердочке каминной полки, но рука, судорогой сведенные пальцы смыкаются на курке. Щелкает выстрел, ошеломительно громкий в комнате, из дула вырывается жесткое копье пламени, оно уничтожает мягкий свет свечей и угольев, ослепляет меня. Ноги застревают в дыре; я падаю, меня скручивает, я бьюсь головой о металлические поручни возле камина; пистолет продолжает стрелять, одержимый собственной скачущей жизнью, его обезумевший лай затопляет мне руки и уши. Трещит мрамор, летят щепки, где-то в вихре шумов слышатся крики и эхо рикошетов. В оцепенении перекатываюсь на спину; пистолет по-прежнему трясется и прыгает в руках. Я падаю на пол, ноги застряли, я точно животное в капкане и ловлю себя на мысли: почему же он все стреляет? — и лишь тогда начинаю смутно понимать, что, в отличие от любого оружия, какое попадало мне в руки, он стреляет, пока нажат курок. Я приказываю ладони раскрыться, заставляю пальцы высвободить курок, с трудом поднимаюсь, пытаясь сесть.
Затем я вижу лейтенанта, голую, на коленях, она широко расставила ноги на постели, обеими руками держит револьвер и направляет его прямо на меня. Я открываю рот, чтобы объяснить. За ней — за ее гибким, розово-неуклюжим телом, — вижу тебя — ты сжалась, скрючилась, трясешься, сжимаешь одну руку.
Это что — кровь на простынях? Неужели я?..
Лейтенант стреляет прежде, чем я успеваю заговорить, прежде, чем мне удается объяснить, спросить или запротестовать. Что-то хлопает меня по виску, точно молотом вбили костыль, меня разворачивает, скручивает, сбивает мне зрение, и огоньки свечей вращаются, летят, таща за собой хвост кометы, образуют вокруг меня ореол — их крохотное мерцание проживает не одну жизнь.
Свет отступает, и я падаю снова, ударяясь об половицу в гаснущей тишине.
Темнота. Никаких выстрелов. Тишина.
Я, похоже, прямо ничего не слышу, но каким-то образом осознаю все вокруг. Осознаю плач, крики, утешения, тяжело хлопающие штуки, ужасный рев, топот и грохот. Существование, присутствие этих звуков как-то сообщается мне, но лишь в общих чертах, абстрактными сущностями. Не могу сказать, кто плачет, кто и что именно говорит, что это за шумы и что они означают.
