— Я сегодня выходной! — огрызнулся молодой опер.
— Ничего не знаю! Все люди в разгоне. Если откажешься, рапорт на тебя напишу!
— Тьфу! — Цимбаларь в сердцах сплюнул, что, по-видимому, было знаком согласия.
— Вызывай службу спасения, «Скорую помощь» и территориалов. — Кондаков решительным жестом подтянул брюки и полез в сейф за пистолетом.
— Спецназ главного разведуправления не требуется? — глумливо осведомился дежурный. — Много чести для Типографского переулка будет. Сам как-нибудь справишься… А посторонних прошу покинуть служебное помещение! — это относилось уже к Людочке.
— Ты, Свищ, как был балбесом, так им и остался, — хладнокровно ответила девушка. — Когда я стану начальником вашего отдела, тебя уволю в первую очередь.
— Испугала! — дежурный вновь осклабился. — Начальником она станет, как же! Но если такая беда вдруг и случится, я уже буду правнуков нянчить да петь по средам в хоре ветеранов клуба имени товарища Дзержинского.
Глава 3
ВАНЯ КОРШУН, ГРОЗА ПРЕСТУПНОГО МИРА
Судьба-вертихвостка, накануне разбросавшая нашу троицу в разные стороны, на следующий день вновь соединила их в кабинете полковника Горемыкина, причем Кондаков безвылазно сидел там с самого утра, Цимбаларь спешно явился из следственного изолятора, где всеми доступными средствами склонял к сотрудничеству Верховного Мага Храма Огня и Силы, а Людочку Лопаткину вызвали фиктивным звонком, якобы приглашавшим её в ведомственную поликлинику для прохождения внеочередной диспансеризации.
В просторном кабинете стульев было побольше, чем в кабаке средней руки, но приглашённые разместились согласно своим собственным представлениям о субординации — Цимбаларь и Людочка поодаль, возле стеночки, а Кондаков чуть ли не под боком у начальника. Он даже свою видавшую виды папку положил на стол Горемыкина, и тому пришлось деликатно отодвинуть её в сторону.
Совещание началось сразу после того, как громоздкие напольные часы — непременный атрибут подобных кабинетов — прозвонили три часа пополудни.
Вступительное слово, как водится, произнёс Горемыкин.
— Всем вам известен повод, вследствие которого мы здесь собрались, — начал он официальным тоном, по своей всегдашней привычке глядя не на собеседников, а в отполированную до зеркального блеска столешницу. — И повод этот, надо признаться, прискорбный.
Горемыкин умолк, как бы ожидая ответных реплик, но присутствующие дипломатично промолчали, только Кондаков, съевший за завтраком переперчённую сосиску, сдавленно икнул.
