— Да вы, Пётр Фомич, похоже, в мистику ударились, — невесело улыбнулась Людочка.
— Лучше в мистику, чем в маразм, — парировал Кондаков. — Но и здравый смысл я не растерял, можете быть уверены. Ну, допустим, раскроете вы подмену. А что дальше? Кремль пойдёте штурмовать? Или ополчение против самозванца соберёте, как при Минине и Пожарском?
— Не знаю, — задумалась Людочка… — В ФСБ надо будет сообщить или в Думу…
— Детка, такие дела без участия ФСБ не делаются. — Кондаков любовно подышал на перстень, по его собственной версии, принадлежавший некогда вождю румынского народа Николае Чаушеску. — Никто бы Никиту Хрущёва не скинул, если бы тогдашний председатель комитета Семичастный не переметнулся на сторону его врагов. Это большая политика! Думаете, кто Кеннеди застрелил? Эдгар Гувер, не иначе… Завтра я лично схожу к Горемыкину и доложу всё как есть.
— А как же лук и морковка? — участливо поинтересовался Цимбаларь.
— Гори они ясным огнём… Какая морковка, если родина в опасности! Ты, Лопаткина, эти дактилокарты оставь мне.
— Эти не могу. — Людочка покачала головой. — Я их завтра должна на место вернуть. Но я заранее сделала копии на ксероксе.
— Умница. — Кондаков кончил полировать перстень и теперь любовался его блеском. — За сообразительность и высокое чувство долга выражаю тебе, гражданка Лопаткина, благодарность. Пока что устную.
— Не гражданка Лопаткина, а лейтенант Лопаткина, — поправила Людочка.
— Да ну! — воскликнул Кондаков. — Вот так новость! Я уже год, как не пью, но такое событие нельзя не отметить. Сейчас сгоняем Сашку за шампанским. Я ведь, считай, был твоим первым наставником на оперативном поприще.
— Этого я, Пётр Фомич, что-то не припоминаю, а вот как вы мне однажды колготки своим перстнем порвали, прекрасно помню, — лукаво прищурилась Людочка.
— Неужели! И как это ты умудрилась своими колготками за мой перстень зацепиться? — удивился Кондаков и захохотал вместе со всеми. — А впрочем, у тебя ноги длинные, почти как у страуса. Не ровён час и за погон кому-нибудь зацепишься…
Веселье было прервано появлением дежурного по отделу майора Свешникова. Тоном, не допускающим возражений, он заявил:
— Кондаков, на выезд! В Типографском переулке какая-то нечисть чердак в жилом доме разносит. На людей, говорят, не похожи. Морды жёлтые, волосы зелёные. По предварительным сведениям, вооружены, но чем именно, пока неизвестно… И ты, Цимбаларь, здесь? — он осклабился. — Отлично. Поедешь в институт точного приборостроения. Оттуда звонили, что памятник академика Шлямбера другим боком к проходной повернулся.
