Эндрю был озадачен вопросом. Наконец, он сказал:
— Я не знаю наверняка. Мы использовали прямой обмен мыслями и Камеллину не было нужды облекать свои мысли в форму нашего языка. Как полагаешь, Рид, можно ли обучить шимпанзе говорить?
— Не думаю.
— Сдается мне, если шимпанзе обретет разум, способность абстрактного мышления, он сможет передавать свои мысли знаками, но вот позволит ли ему строение голосовых связок и рта говорить, как человек?
— Я бы не ставил на это, — сказал Рид. — Я, правда, не слишком-то разбираюсь в анатомии обезьян, но сомневаюсь, что шимпанзе может заговорить. Да и потом, как ты собираешься учить Камеллина английскому?
— Похоже, как только Камеллин покинет мой мозг, у него останется единственный способ общаться с нами — язык жестов.
— Энди, мы обязаны найти другой способ! Не можем же мы допустить, чтобы знание стало недоступным для нас? Мы не можем упустить шанс непосредственно общаться с разумом, существовавшим еще во время возведения города.
— Сейчас не это самое главное, — сказал Эндрю. — Ты готов, Камеллин?
«Готов. И благодарю тебя. Твой мир и мой мир лежат отдельно, но мы братья. Приветствую тебя, мой друг.»
Биенье мысли затихло в его мозгу. Стены и потолок завертелись в диком хороводе, окрасившись бледной голубизной.
— Ты в порядке? — Рид обеспокоенно склонился над Эндрю. Позади него крупный шимпанзе, нет, это был теперь Камеллин, склонился и через его плечо глядел на Эндрю. Взгляд обезьяны не был бессмысленным. Но он отличался и от взгляда человека. У шимпанзе изменилась даже стойка.
У Эндрю не осталось сомнений в том, что Камеллин уже переселился в мозг обезьяны. У Рида был ошалевший вид:
— Энди, когда ты пошатнулся, он прыгнул и поймал тебя! Ни одна обезьяна на это не способна!
Шимпанзе-Камеллин выразительно развел лапами.
— Двигательные рефлексы у шимпанзе просто потрясающие, куда там человеку, — сказал Эндрю. — Во всяком случае, тут его возможности почти беспредельны.
— Камеллин? — обратился он к шимпанзе.
— Думаешь, шимпанзе понимает тебя?
— Слушай, Рид, неужели ты еще не поверил мне до конца? Перед тобой не просто обезьяна — это Камеллин, мой приятель, и он более разумен, чем любой из нас!
Рид опустил взор.
— Я постараюсь привыкнуть к этому.
— Камеллин? — повторил Эндрю.
И Камеллин заговорил! С трудом, хрипя, как бы пробуя возможности неизвестного ему звукового аппарата, он заговорил.
— Эндрю, — с расстановкой произнес он. — Шин. Ла. Махари.
Их общение не прошло даром — каждый знал несколько слов на чужом языке.
