Если же вас удерживает соображение, что чужих людей в дом не приглашают, хочу вас заверить: после того, что вы совершили сегодня, мы уже больше не чужие. Мы нужны друг другу. Если навестите меня, я подробно сообщу, каким образом мы можем и должны быть полезны друг другу. Сеньор, не исключено, я выхожу за рамки разумной осмотрительности, сообщая вам, что мне угрожает большая беда, что она также угрожает вам и что этой беде только мы вдвоем способны противостоять, помогая друг другу. Приезжайте ко мне и позвольте рассказать о нашей общей опасности. Или же, если сомневаетесь в правдивости моих слов, оставайтесь и станете свидетелем первых подтверждений этой угрозы.
Что до историй, услышанных вами от Мартина Эвери, не стану отрицать приведенные им факты; да и, полагаю, сеньор Эвери не способен на преднамеренную неправду. Отмечу, однако, что, какой бы чувствительной ни была его натура, слабому человеку не дано постичь мысли и побуждения сильного. После вашего печального опыта с Джозефом Полом мне вряд ли нужно говорить, что косвенные доказательства часто приводят к ошибочным заключениям.
А пока буду ждать вашего ответа, когда бы вы ни приняли решение. Время терпит.
В случае если вознамеритесь навестить меня, доверьтесь Хуану Гарьену, который, как вы знаете, достаточно умен и в еще большей мере честен.
Остаюсь ваш покорный слуга, Фелипе Монтерей».
Взглянув на подпись, Питер первым делом внимательно посмотрел в глаза хитрому мексиканцу. Но тот глядел на него широко распахнутыми, словно ворота конюшни, глазами, будто приглашая прочесть все, что у него на душе. Питер снова обратился к посланию. Он чувствовал, что у него в руках письмо весьма решительного и прямого человека или же конченого мошенника, к тому же не очень умного. Девять десятых из написанного, очевидно, включено в него просто только ради того, чтобы произвести впечатление и расположить к автору. Но оставшаяся десятая часть отмечена искренностью, которой нельзя пренебречь.
— Хуан, — внезапно спросил он, — где сеньор Монтерей останавливался поблизости от города?
— Поблизости от города?
— Когда писал это письмо.
— Он не был поблизости от города.
— Как далеко?
— Миль сорок… в Каса-Монтерей, сеньор.
Куинс улыбнулся.
— Я самый большой простак на свете, — рассмеялся он в лицо Хуану. — Охотно верю любым нелепым небылицам и глупостям; но не хочешь ли ты убедить меня, что известие об убийстве Ранхеля Вериала — сразу после случившегося — пронеслось сорок миль по горам, достигло Каса-Монтерей, и там хозяин замка написал это письмо, и его доставили сюда — и все это в течение самое большее трех с половиной часов; что за это время покрыто расстояние в восемьдесят миль по непроезжим местам…
