— Потому, — ответили ей, — что у этой пушки самый большой калибр, да и сама она больше всех остальных орудий.
Екатерина не только не обиделась, но еще и посмеялась от души над этой более чем грубой шуткой.
* * *
Зима прошла для придворных в бесконечных увеселениях, и королева-мать попыталась воспользоваться всеобщим хорошим настроением и заставить вождей гугенотов принять ее условия мира. Улыбающаяся, постоянно в веселом расположении духа, она производила впечатление открытой и честной, и трудно было поверить, что в это же время втайне она замышляла такие махинации, секрет которых был ведом только ей. Ока надеялась, что, увезя м-ль Дейель обратно в Лувр, сможет заманить Наваррца в Париж и тем самым внести раскол в лагерь протестантов.
Таким образом, юной гречанке предстояло привязать к себе Беарнца всеми возможными способами, в том числе и самыми порочными. В связи с этим в Нераке случались ночи, когда никто не мог глаз сомкнуть из-за криков, доносившихся из комнаты короля…
В начале весны 1579 года Екатерина Медичи решила, что благоприятный момент для осуществления ее намерений наступил: она объявила о своем отъезде. И тут же м-ль Дейель явилась к Генриху Наваррскому и, заливаясь слезами, сказала, что она должна сопровождать королеву-мать.
Но Беарнец был значительно хитрее, чем о нем думала Екатерина, и сразу почуял расставленную для него ловушку.
— Прощайте. Я буду жалеть о вашем отъезде всю свою жизнь, — сказал он просто.
Молодая девушка и представить себе не могла, что ее миссия может окончиться провалом. Она посмотрела на короля с изумлением.
— А если бы вы поехали со мной, сир? — прошептала она.
Наваррец улыбнулся, обнял ее и проводил до двери, ничего не ответив. На этот раз ему все было ясно.
Узнав об этой неудаче, Екатерина Медичи пришла в негодование, потребовала к себе м-ль Дейель и, когда та явилась, собственноручно выпорола ее. Подобное наказание может удивить читателя. А между тем королева-мать часто прибегала к нему, поскольку получала от этого большое удовольствие. Она действительно была садисткой и извращенкой. Брантом сообщает, что ей нравилось, сорвав одежду со своих компаньонок, лупить их ладонью по ягодицам, «нанося частые, звучные и довольно болезненные шлепки». При этом, добавляет он, «особое удовольствие она испытывала, видя шевеление своих жертв, заставляя извиваться тела и вздрагивать ягодицы, которые под ее ударами являли собой зрелище странное и приятное».
