Обычно каждый визит краснокожего друга заканчивался тем, что я вытаскивал новую бутылку тафии, которая разливалась в два огромных стакана. Мы чокались, и Тайропу залпом осушал свою посудину. Затем, так как я питаю отвращение к любым спиртным напиткам, он невзначай брался за мой стакан и, со словами: «За твое здоровье, кум!» — живо опрокидывал его себе в рот.
За тафией следовало крепкое рукопожатие, и довольный индеец уходил домой.
В одно из таких посещений, после обычного возлияния, я подал гостю пачку табаку и невозмутимо прибавил:
— Теперь, Тайропу, принеси мне свою куи-дару (дубину). Я дам тебе за нее все, чего ты хочешь. Слышишь? Да приноси поскорей: я непременно хочу ее иметь.
Прояснившееся от табака и водки лицо моего приятеля вдруг потемнело, и он глухим голосом отвечал:
— Ты хорошо знаешь, что я не могу… Это куи-дару Иопи. Я убил его… Нет, кум, проси чего хочешь, а этого я не могу дать тебе.
Этот отказ, столь странный для обычно уступчивого индейца, подзадорил мое любопытство, и я еще сильней захотел эту дубину.
С виду куи-дару Иопи ничем не отличалось от массы других дубинок. Это был кусок железного дерева длиной четверти три, а толщиной с добрую жердь. Его четырехугольные бока были гладко обточены и оканчивались утолщением кубической формы.
Смертоносное орудие было обвязано куском хлопка, на котором виднелись какие-то красные пятна. Ясное дело, с ним была соединена какая-то легенда, но упрямый краснокожий не отдавал дубинки и не соглашался рассказать ее истории. Я просто не узнавал в этом упрямце доброго и услужливого вождя аруагов.
Впрочем, несмотря на это облачко, омрачившее было нашу дружбу, мы остались прежними приятелями и по-прежнему одаривали друг друга разными вещами.
Настал день моего отъезда, за мной приехала туземная лодка.
В последний раз я пригласил к себе на обед Тайропу и всю его семью, состоявшую из трех жен и дюжины детей. Мы отдали должное вяленому мясу маипури (тапира) с перцем, разным плодам и рагу из коати (черной обезьяны), приправленному маисом. Обильная выпивка завершила наше празднество. После обеда я собрался, как обычно, закурить сигару, как вдруг с грустью заметил, что мой проселитренный трут подмочен. Делать нечего, нужно было идти за хлопками багульника, которые служили прекрасным трутом…
Вдруг мне вспомнилось, что в охотничьей сумке сохранилась одна коробка восковых спичек, последняя, которую я берег, как зеницу ока. Полезть в сумку, вынуть коробку и чиркнуть спичкой было делом одной минуты.
