— Стелла Марис, — повторила она. — Красиво.
— Это не ее настоящее имя. Просто сама выдумала.
Она как-то презрительно осматривала его плотные плечи.
Он надел рубашку и предложил ей ополоснуться под умывальником.
Она отказалась: купалась только вчера.
— Ты не бойся, — сказал он. — Я был очень осторожен. Я не безответственный человек.
Она решила, что он думает про детей. Она и не беспокоилась. Если то, что она совершила, — грех, значит, ей и положено наказание.
— Теперь-то чего уж, — сказала она.
Если б она только на секунду дала слабину, выговорила единое нежное слово прощения, дружбы, она б разревелась. В зачаточной победной улыбочке, в выражении глаз уже явно сквозило мученичество.
— Тебе было хорошо? — спросил он, отводя взгляд.
— Так себе, — призналась она. — Тут, наверно, нужна сноровка. Это очень личное, правда?
Он настоял на том, чтоб ее проводить, но на углу она от него убежала. Он был недоволен собой. Спазм пережитой радости, как ни был остр, позабылся. К тому же его не на шутку шокировала легкость, с какой она приняла случившееся. Не плакала, не прижималась к нему, не выпытывала, как он к ней относится, и не думала плести наивной, очаровательной чуши про любовь до гроба, ожидаемой от только что лишенной невинности юной девушки. Он нисколько не сомневался, что она понятия не имела о том, как нежен он был, как заботлив. Одним словом — сплошное не то.
* * *
Стелла не пошла домой, верней, пошла не сразу. Она самым быстрым шагом прошла к реке, мимо утлых домишек за церковью. Ветер тянул в гору такую вонь от сырого зерна, что она просто задыхалась.
Телефонную будку около миссии занял какой-то мужчина. Она скрючилась в тени у входа и разглядывала отуманенные елочные огни, мигающие во втором этаже дома напротив. Маленькая девочка не то куклу, не то ребенка взад-вперед носила за окнами.
На улице было холодно. Над черными цилиндрами заводских труб створаживались химические облака. От доков несся ровный уличный гул, и бился в горячей тьме пульс рафинадной фабрики. Наконец мужчина вышел, пошатываясь, в сосисочном ожерелье.
Она нажала кнопку, услышала мамин голос. И застеснялась. Она собиралась сказать, что вот теперь она тоже совращенная женщина. Но когда дошло до дела, не находила подобающих слов. Поэзия вся улетучилась. Она поздравила маму с праздником, не отрывая глаз от той девочки через дорогу и силуэта мистера Панча, который, вдруг показалось, ей грозил кулаком.
Мама ответила как всегда.
