Если бы не ярко-зеленые глаза и не тягучий ирландский акцент. Жиль ни за что не узнал бы человека, весело вскарабкавшегося ранним утром по трапу «Кречета». Лайам Финнеган нашел-таки полученным деньгам лучшее применение, чем купить на них море рома.
В костюме из нанкина , белой тонкой рубашке, выбритый, причесанный и даже надушенный — какой-то другой, искусственный аромат перебивал достаточно ощутимый запах его излюбленного напитка — ирландец разительно изменился: открылось лицо с грубыми чертами, глубокими морщинами, свидетельствующими о пережитых горестях и делавшими его старше своих тридцати восьми лет, и подвижными неожиданно по-юношески свежими губами. В этой вполне приличной одежде его худая, нескладная фигура приобрела даже некоторую элегантность, и Жиль не преминул сделать ему на этот счет комплимент.
— Вы что же, решили по трезвом размышлении вернуться к врачебной практике?
— Может быть… но что с вами случилось?
Разве вы не собирались отправиться с рассветом на плантацию?
— Человек предполагает, а Бог располагает, — благочестиво вздохнул Жиль, отметив про себя, что ирландец, судя по нотке разочарования в голосе, не слишком рад его видеть. (Уж не надежда ли познакомиться поближе с одной из дам на корабле, пользуясь отсутствием хозяина, толкнула врача на пополнение гардероба?) И Турнемин добавил:
— Надеюсь, вас не стеснит мое присутствие.
— Стеснит? С какой стати, черт побери? Напротив, я рад, что вы тут. Мне надо с вами поговорить.
Взгляд Финнегана светился покоем и чистосердечием, и Жиль пожалел задним числом, что заподозрил его в грязных намерениях.
— Ну что же, посмотрим нашего раненого, заодно и поговорим. Точнее, наших раненых — со вчерашнего дня пациентов для вас прибыло.
— Вы что же, хотите превратить свой чудесный парусник в лазарет? Или вас ночью брали на абордаж?
— Почти угадали. Сегодня ночью, когда мы с женой возвращались с ужина у господина губернатора, на нас напали.
И пока Финнеган, засучив рукава, разбинтовывал ногу Моисея, Жиль рассказал ему, что случилось на набережной Людовика Святого и как он доставил на борт единственного попавшего в руки полиции пленника и передал его до прибытия врача на попечение Понго.
Финнеган откликнулся не сразу. Он сосредоточенно обнюхивал повязку, которую только что снял с раны, впрочем, достаточно было посмотреть на шов, чтобы убедиться в удовлетворительном состоянии больного. Стянутые стежками края разреза были розовыми, чистыми и затягивались вполне сносно. Врач с довольным видом отбросил прочь едва запачканные бинты и, вынув из кармана баночку с каким-то неприятно пахнущим составом, стал обильно смазывать рану под заинтересованным взглядом Понго, вошедшего минутой раньше в каюту с чашкой кофе для своего больного.
