Господи, да ведь именно там в первую очередь будет искать меня Рэй Киршман со своими громилами! Для этого только стоит заглянуть в телефонную книгу.
Я откинулся на спинку сиденья и полез в нагрудный карман за пачкой сигарет, которых я не держал там вот уже много лет. Живи я на Восточной Шестьдесят седьмой, сидел бы сейчас в том темно-зеленом кресле и выколачивал трубку в хрустальную пепельницу. А сейчас вот...
Не паникуй, Бернард, и шевели мозгами.
Подумать надо было о многом. Например, о том, кто не пожалел тысячи долларов, чтобы подвести меня под статью о предумышленном убийстве, и почему до странности знакомый незнакомец с узкими плечами и неохватной талией отвел мне эту дурацкую роль?.. Но сейчас неподходящий момент для подобных размышлений. Один «фараон», слава Богу, хлопнулся в обморок, другой не успел сообразить, что к чему. А я проявил несвойственную мне прыть. Да, мне удалось выиграть немного времени. Выигрыш минимальный, всего несколько минут, позволивших мне вырваться из ловушки, но очень скоро я могу потерять преимущество.
Надо залечь, найти нору — и залечь. Мне удалось сбить гончих со следа, но теперь надо поскорее укрыться в хорошем убежище, пока они снова не напали на след. (Меня отнюдь не обрадовало, что я описываю свое положение в выражениях лисьего гона.)
Я отогнал неприятную мысль и попытался сосредоточиться. Итак, мое собственное жилье исключалось: через час там будет шуровать полицейский наряд. Значит, нужно искать другое место, надежное, безопасное, чтобы там были четыре стены, пол и потолок, предназначенные для одного человека, а не для толпы. Такое место, где никому не придет в голову искать меня. И оно должно быть в Нью-Йорке, потому что в незнакомом городе меня легче выследить. Квартира какого-нибудь приятеля?
Такси тащилось вверх по Манхэттену, а я перебирал в уме друзей и знакомых — и скоро убедился, что среди них нет никого, к кому я мог бы сейчас завалиться. Дело в том, что я всегда сторонился плохой компании. На воле — я предпочитаю больше жить на воле, чем в заключении, — так вот, на воле я никогда не общаюсь ни с другими взломщиками или грабителями, ни с мошенниками и вымогателями, ни с представителями пестрого племени воров, жуликов, карманников и пр. Естественно, когда ты сидишь в четырех стенах, возможность выбирать знакомых весьма ограничена. Но на свободе я поддерживаю отношения только с людьми если не исключительной честности, то уж, во всяком случае, не с рецидивистами. Допускаю, что мои товарищи таскали по мелочи с места своей службы или занижали свои доходы, чтобы платить налоги поменьше, и вообще совершали всевозможные действия, граничащие с нарушением десяти заповедей. Однако, насколько мне известно, никто из них не был закоренелым преступником, каковым, да будет вам известно, не являюсь и я.
