— Я была на причале, — призналась она мне с той же очаровательной улыбкой, которая уже через несколько минут начинает раздражать, а через полчаса — способна вывести из себя и ангела.
— Когда ты успела?
— Да от меня же туда рукой подать, ты что — забыла?
Не знаю, что именно — платье или эта улыбка, а скорее всего — именно их сочетание, произвело на мою подругу странное воздействие — она в один час сильно поглупела. Слава Богу — не навсегда. Но в первые минуты это производило весьма удручающее впечатление. Я даже испугалась за нее.
Посудите сами, как может выглядеть женщина, которая все силы своей души тратит на то, чтобы выглядеть легкомысленной?
Полной дурой она выглядит, да простит меня Шурочка, но я ей об этом с тех пор говорила не раз. Но при одном воспоминании об этом у меня до сих пор волосы дыбом встают.
Только что обещал, но буквально два слова… В рукописи последнее высказывание написано на полях, но мне оно настолько понравилось, что я не захотел лишать читателя такого тетушкиного перла и ввел его в основной текст, хоть и с оговоркой.
— По-моему ты немного поторопилась, — как можно спокойнее заметила я.
— Что ты сказала? — переспросила Шурочка, не отрывая глаз от своего отражениями и именно поэтому не расслышав моих слов.
— Я говорю, может быть, Дюма приедет не сегодня. Кроме того, я не уверена…
Шурочка тем временем напевала легкомысленную французскую полечку, и говорить с ней было бесполезно.
Но я все-таки попыталась это сделать, оттащив ее от высокого в полстены зеркала и усадив в кресло.
— У меня к тебе только один вопрос, — сказала я с самым серьезным видом, и на несколько секунд добилась желанного результата — в глазах у Шурочки появилось что-то отдаленно напоминающее мысль.
— Я тебя слушаю.
— Разве Костя Лобанов был тебе родственником?
Легкая тень пробежала по ее лицу, но лишь на мгновенье, она совершенно не соответствовала тому образу, который Шурочка на себя нацепила и с которым так быстро сроднилась.
— Ну, конечно, — ответила она, — он же был мой кузен.
С этой секунды она окончательно перешла на французский и ни одного русского слова в ближайшие несколько дней я от нее не слышала.
— И меня он всегда звал своей кузиной, хотя мы и не настолько близкие родственники, чтобы называть друг друга подобным образом… На самом деле моей кузиной…
Она уже не говорила, а щебетала, как и полагается настоящей француженке.
«Господин Дюма будет в восторге», — уныло подумала я. И больше ни о чем ее спрашивать не стала, хотя и собиралась.
