Тогда я переменил тему разговора, чтобы далее не искушать терпение хозяина, и заговорил о том, что ныне творится в свете, поведав провинциалам, что мадам де Сталь, очарованная Александром, назвала императора русского Агамемноном -царем царей.
— Ах! Как бы мне хотелось увидеть государя! — протянула Варвара Николаевна мечтательно.
Вернувшись в свою комнату, я тут же обратился к Кинрю со своей просьбой, протянув ему два конверта.
Он выжидающе смотрел на меня своими узкими глазами, требуя объяснений.
Я заговорил:
— У меня появились некоторые подозрения, но пока я не получу ответа на некоторые вопросы, уверенным быть не могу, поэтому вынужден просить тебя завтра же выехать в Борисов.
— Дело не требует отлагательств? — осведомился Кинрю. Я кивнул и изложил ему суть своих подозрений.
— Если дело обстоит так, как вы говорите, то я никуда отсюда не уеду! — наотрез отказался мой золотой дракон. -Яков Андреевич, неужели вы не понимаете, какой опасности себя подвергаете?! — воскликнул он.
Я напомнил ему о своей седьмой заповеди и о том, что долг, согласно его кодексу, — это закон вселенной.
— Разве нельзя отправить эти письма как-то иначе? -засомневался Кинрю.
— Если Демьян Ермолаевич как-то замешан в этой истории, а факты свидетельствуют, что замешан, он всеми силами будет способствовать тому, чтобы эти письма не были отправлены.
— Мне кажется, — Кинрю продожал настаивать, — что ваша жизнь дороже.
— Я обещаю тебе, что буду осторожен. К тому же мне просто необходимо предпринять несколько шагов в имении, а ты, как только справишься со своим поручением, поспешишь мне на помощь!
И все-таки Кинрю согласился, хотя и с видимой неохотой.
— Оба письма вручишь из рук в руки оберкоменданту, -добавил я. — Второе он сам отправит в Лондон, передашь ему эту мою просьбу на словах.
— И он меня послушает?
— Не сомневайся, как только печать увидит, — заверил я своего Фому неверующего.
Наутро Кинрю уехал в Борисов, одолжив у управляющего старинный дормез, крытую дорожную карету.
— Почему ваш друг так быстро нас оставил? Не дождался Родиона Михайловича? — удивился Демьян Ермолаевич за завтраком.
Я пожал плечами:
— Дела неотложные, видимо. Он волен передо мною и не отчитываться.
— Ну, ну, конечно, — торопливо согласился он. — А все-таки как-то странно.
— Но господин Радевич тоже ведь дома не сидит, — заметил я, уплетая за обе щеки поджаристого цыпленка.
— О! — усмехнулась Варенька. — Он у нас еще тот вояжер!
— Правда? — оживился я. — А я, признаться, и не замечал за ним ранее этой склонности.
