— Ни за что, — так как собрался раскопать в особняке Родиона Михайловича нечто чрезвычайно важное, хотя вряд ли смог бы членораздельно сказать, что именно!
— Вы больны! — настаивал Кинрю, мне нечего ему было возразить, и все же я продолжал упорствовать. В моем кабинете хранилась тинктура, оставленная мне на память. Я был уверен, стоит мне только проглотить пол-чайной ложечки этой сладковатой жидкости, и все мое нездоровие снимет, как рукой. Но, к сожалению, лекарство моего друга Алексея Лунева, спасшего мою жизнь под Лейпцигом, пылилось в домашнем шкафу, рядом с той самой потайной дверью, прикрытой коричневым гобеленом.
Минуты шли, наконец, трактир почти опустел. Только один лохматый, помятого вида пьяница храпел под лавкой.
— Закрываемся, — сказал хозяин в длинной суконной чуйке.
Мы не стали спорить с трактирщиком и мирно удалились под дождь.
— До чего же я не люблю такую погоду! — воскликнул я, поднимая воротник. Кинрю ничего не сказал, только улыбнулся, мягко и как-то снисходительно.
«Вот еще, самурай!» — сердито подумал я, однако, признав, что и масонам не чуждо ничто человеческое.
— Надо Ваньку Беззубого найти, — придумал я. — Он с замками справляется только так!
— Где же его теперь сыщешь? — удивился Кинрю. — Он поди давно на съезжой.
— Увы, — согласился я. Медведев при нашей встрече, тоже обмолвился, что видел Беззубого в полицейском участке.
— Я помогу, вам, Яков Андреевич, — задумчиво произнес Кинрю. — Отмычки-то и при мне имеются. — Японец вообще никогда не переставал меня удивлять. Мне было известно, что он у себя на родине принадлежал к довольно древнему и известному роду и владел основными дисциплинами ниндзюцу, или, как он сам говорил, добродетелями. Он никогда их мне не открывал, словно сам был связан клятвой, не менее древней и страшной, чем моя. И, тем не менее, иногда применял свои искусства на практике. Кинрю прекрасно владел холодным оружием и умел быть невидимым, как никто другой. Но вот про отмычки я слышал впервые.
По мокрому тратуару мы вернулись обратно, в переулок, именуемый Полторацким. Вновь встречаться с привратником нам не хотелось, поэтому калитку мы обошли стороной и нырнули прямо в парадный подъезд.
— Яков Андреевич, вы бы посмотрели на улице, пока я тут… — Кинрю опасливо оглянулся по сторонам. Я признал справедливость его слов и занял свой пост у фонаря, излучающего неяркий свет. Улица оказалась на диво пустынной, ни одного прохожего вогруг. Только прошмыгнул какой-то солдат во фризовой шинели и скрылся с глаз, словно растаял, как призрак.
