— О времена, о нравы! — чуть-слышно прокомментировал Рябинин и снова зажал свой рот, в этот раз платком, под грозным взглядом Корецкого. Вторую руку он поднял над головой, тем самым сообщив, что сдается.
— Вот тогда я его и вызвал, — продолжил князь. — И ему это вовсе не понравилось. Мерзавец, каких свет не видывал, да еще и трус! Сережу, — он кивнул на Рябинина, — я взял в секунданты. Но Таня погибла, а Радевич принес свои извинения, которые я счел для себя возможным принять, чтобы не усугублять скандала. Вот, в общем-то, и все! — Корецкий развел руками.
— Вы узнали этот перстень? — я поднес руку к свету.
Князь Павел кивнул:
— Радевич с ним никогда не расставался. Так что я его сразу признал.
— Вам известно, где ваш соперник в Петербурге остановился?
— Бывший соперник, — уточнил Корецкий. — У него особняк в Полторацком переулке, от Фонтанки недалеко.
— Au revoir, ваше сиятельство, — раскланялся я.
— Постойте, — обоатился ко мне Корецкий. — Не доверяйте Нелли!
Мне показалось, что я ослышался, а князь продолжил:
— Это она сбила с пути Татьяну, и потому ответственна за ее ужасную смерть. Эти распущенные нравы, вольнодумство, Вольтер, Руссо… Иной мужчина не знает, что делать со свободой! Что уж говорить о женщине?! Таня познакомилась с Радевичем у Орловой, на одном из ее знаменитых приемов, — добавил он.
По этому вопросу я придерживался мнения диаметрально протиположного, но спорить не стал. Всю свою жизнь во главу угла я ставил идею свободы политической и духовной, что, главным образом, и являлось причиной моего внутреннего разлада с самим собой, потому как Орден требовал подчинения беспрекословного и безоговорочного.
Я оставил Рябинина в обществе князя, а сам вернулся домой, уповая на то, что Камилла все-таки ждет меня в гостиной, развлекаемая радушной Мирой. Но все мои чаяния оказались тщетными, ибо, как заверил меня Кинрю, камеристка не приходила.
Устало опустился я на диван, и Мира в огненно-красном сари поднесла мне свое фирменные пирожные, которые я любил сильнее всех лакомств на свете. В высоком бокале слоями она разложила безе с пралине, клубнику, кремово-шоколадные шарики с дольками ананаса и залила изысканным сладким соусом из коньячного клубнично-ананасового сиропа.
— Ты меня балуешь, — сказал я ей, отправляя в рот ложечку воздушного крема с орехами.
— Яков, вы себя не бережете, — изрекла она с глубокомысленным видом. — Кутузов использует вас нещадно, а вы ему во всем потакаете.
