Митька до рези в глазах всмотрелся в огненно-кипящий шар, подвешенный промыслом Божиим посреди синих-пресиних небес, и медленно выговорил:
— Зрю князя Василия Васильевича Голицына. У него на голове венца нет, а мотается сей венец то по груди, то по спине.
Сильвестр тихо хрюкнул, сдерживая непочтительный и неуместный смех, и сдавленным голосом спросил:
— А еще чего зришь? Меня? Государыню-царевну? Федора Леонтьевича?
— Ни тебя, ни государыни-царевны не вижу, — после недолгого молчания признался Митька Силин. — Зрю великих государей, Ивана да Петра. У них на головах венцы, как и положено быть. А Федор Леонтьевич повеся голову стоит, и это значит, что ждет его кручина великая, а то и погибель.
Сильвестр нахмурился. Венцы на головах великих государей Ивана да Петра неколебимы… Это плохо! Еще хуже — про кручину и погибель Федора Леонтьевича Шакловитого. Нынешний глава Стрелецкого приказа был близким другом Сильвестра Медведева. Именно Сильвестр некогда взял безродного ярыжку, дьяка площадного[2] в приказ Тайных дел, заметив в юнце быстрый ум, отличное умение читать да писать, а главное — редкостные способности к витийству и словесному крючкотворству. С тех пор Федька пошел далеко-о… В ложнице у правительницы Софьи Алексеевны Шакловитый царствует единовластно — особенно теперь, когда прежний талант, князь Василий Васильевич Голицын, отправился в Крымский поход. Ему же, Сильвестру Медведеву, который был первым возлюбленным правительницы, когда она была еще пылкой, шальной, неосторожной девятнадцатилетней царевной, и снисходительно покровительствовал худородному Федьке Шакловитому, ныне достаются лишь объедки лакомых блюд государыниных ласк и почестей… Sic transit gloria mundi, что означает: «Так проходит мирская слава». А впрочем, Сильвестру и остатков вполне довольно. Вот откроет царевна, как обещала, на Москве Славяно-греко-латинскую академию, поставит ее главой своего верного слугу и раба Божьего Медведева — и можно считать, что не зря прожит век.
Тут Сильвестр заметил, что Митька примеряется соскочить с перил звонницы, — и погрозил кулаком:
— Эй, сыне, сыне! Куда навострился? Поговори-ка еще немножечко с красным солнышком! Вопроси его, будет ли князю Василию счастье в походе против крымских татар или нет?
Силин пожал плечами:
— Да я тебе и без солнца скажу.
— Э нет! — перебил Сильвестр. — Молись и солнышко вопрошай!
— Боже мой премилостивый, — послушно забормотал Митька Силин, — Мати Божия Богородица, и Троица Живоначальная, и Михайло Архангел, и вся сила небесная, явите мне, что я задумал: над князь Васильем Голицыным что будет — будет ли ему какое добро или нет?
