— В знак благодарности, — усмехнулся Андрей.
— Потому что вы не пожали ему руку, — заметила Юлия. — Сначала с ним нужно поздороваться, а потом давать корм.
— Неужели он запомнит меня? — спросил Андрей, вглядываясь в тусклые глаза обезьяны.
— Запомнит, — подтвердила Юлия. — Причем запомнит в лицо. Дядя считает это признаком разума. Кстати, Кузьма — аскет. Неделю без пищи — и не попросит. Ему привозили самку, на случку, а он заплакал. Наверное, от обиды. А может, от старости…
Павиан прислушивался и ел капусту.
— А муравейник… зачем? — спросил Андрей.
Видимо, она привыкла, что все входящие сюда спрашивают об этом и ведут себя одинаково.
— Дядина гордость, — объяснила Юлия. — Он нашел муравейник прошлой зимой в какой-то брошенной квартире. Будто хозяином был профессор, но куда-то исчез… Вернее, не куда-то, а в чека… И вот привез, поставил и любуется. Часами перед ним, как ребенок. Правда, можно смотреть на них часами, завораживает движение.
— Не расползаются? — Андрей приблизился к муравейнику.
— Почему-то нет…
Белки на кормовой площадке погрызли орехи и подняли веселую потасовку, так что содрогался деревянный городок. Бесконечно вращались беличьи колеса под бесшумными лапками, и это движение тоже завораживало.
Юлия закончила уборку и заспешила на кухню.
— Я здесь побуду, — сказал Андрей. — Посмотрю.
Проводив Юлию, он склонился над муравейником, испытывая колковатый озноб. Окажись все это в лесу — ни один мускул бы не дрогнул. Сколько раз в детстве, да и потом, уже взрослым, он ощущал какое-то восторженное чувство, когда весной на пригретых солнцем полянах обнаруживал муравейник. Тогда он казался олицетворением просыпающейся природы. Все вокруг еще мертво и безжизненно; еще лога и низины забиты снегом и синим льдом; еще не трескались почки на деревьях и трава не видела света, а тут, на самой вершине муравейника, уже кипит жизнь! Будто родничок, пробившись сквозь мерзлоту, выплеснулся и закипел, забурлил под солнцем. Обычно муравьев было немного — всего горсточка, и они почему-то не воспринимались как насекомые, как живые существа; скорее напоминали цветок. Можно было подолгу смотреть, чувствуя, как ликует очарованная душа, можно было поплевать на муравьев, потом подставить ладошку, и когда они окропят ее тончайшими струйками — вдыхать терпкий запах муравьиной кислоты. Или же, послюнив прутик, дать муравьям облепить его, а затем стряхнуть их и долго потом бродить по весеннему лесу, обсасывая прутик, втягивая в себя слегка пьянящий кислый сок. Андрею всегда чудилось, будто сок этот вовсе не от муравьев. Просто такого вкуса и запаха просыпающаяся земля.
