– Оно конечно… – Гребенюк придавил ногой окурок. – Если бы мне предложили изменить Родине или, мол, бросайся в кромешный ад, – он было глянул на парня гневным взглядом, но тут же погасил его и сказал более сердечно, – я бы, друг мой, конечно, бросился в ад.
– Тебе легко, старина, говорить, когда ты здесь свой, а я на своей земле чужак, изменник…
Это было сказано с такой горечью безвыходности, что Гребенюку захотелось вот сейчас же протянуть ему руку и помочь выбраться из этого осиного гнезда власовщины.
– А кто тебе мешает стать своим?
Все складки лица Мурзы, словно от боли, собрались к носу, и он в глубоком раздумье повторил:
– Стать своим?..
Сейчас в его душе шла борьба за себя между зверюгой Штырем и этим, подающим надежду, стариком.
И Мурзе захотелось открыться, что он такой же советский.
– Стать своим, говоришь, дед? А как?
Гребенюк глянул за угол, прислушался, из-за стены донеслось чокание, и душевно прошептал:
– Очень просто. Уйти к партизанам.
– Что к партизанам? Но ведь они меня не примут, а то еще и расстреляют.
– С таким товаром, – Иван Фомич кивнул в сторону воза, – примут.
На крыльце гулко хлопнула дверь, Мурза погрозил пальцем Гребенюку: об этом ни гу-гу! и мгновенно скрылся за углом.
На крыльцо вышел Штырь, звеня кружкой, надетой на бутылку.
– Ну как?
– Все в порядке, – ответил Мурза.
– На, выпей, глядишь, будет потеплее, – и Штырь налил в кружку самогон.
– Ты за ними смотри в оба! – наставлял его Штырь. – Силыч сказывал, что здесь в округе все сволочи. Скот-то весь в лес угнали. В такую непогодь и в лес! Видал, какие бандюги! Так что не гляди, что бороденка – в чем душа держится, – Штырь зло смотрел на Гребенюка. – Он может такое выкомарить, что аж самого фельдмаршала икота проймет. Мы его сейчас расколем. – И он крикнул! – Эй! Партизан! Ко мне!
Гребенюк сделал вид, что это к нему не относится.
– Ты что, оглох? – взревел Штырь и хлопнул по кобуре.
– Это вы мне? – удивился Гребенюк.
– А то кому же?
– Так я ж не партизан, а самый обыкновенный хрестианин.
Мурза диву давался. Сейчас перед ним не тот душевный и умный старик, а действительно какой-то отсталый и забитый «хрестианин».
– Хрестианин? – заржал Штырь. – Так на, выпей за христолюбивое воинство русского генерала Власова.
Вдруг Юра сорвался с передка и остановил Гребенюка:
– Дедушка! Не смей! – и чуть было не выпалил: «За этих бандитов пить!» Но, увидев свирепую рожу Штыря и то, что он взялся за пистолет, сказал, что взбрело в голову: – Ему нельзя. У него желудок слабый.
