– Даритель же хлеба нашего насущного – отец наш и благодетель Архип – да здравствует во веки веков!..
«Архип»—в конце каждого стиха, а потом трижды: полихронион, полихронион, полихронион. Я это слово хорошо знал – одного Имедадзе из Сачхере так звали. Он мне и сказал, что по-гречески «полихронион» значит «многие лета».
Кончили молиться, Табагари сказал «вольно».
Все согнули ногу в колене – солдаты, да и только.
– Спиридон Суланджиа, сукин ты сын, нет для тебя сегодня работы! – своим тарабарским говором завел опять Табагари. – Пилат Сванидзе, гони его в шею из строя.
Пилат Сванидзе немедля двинул Спиридона Суланджиа по шее. Несчастный упал на снег и запричитал. Никто и ухом не повел.
– Смирно, направо, шагом арш! – выпалил Табагари.
И двинулся солдатским шагом весь этот обтрепанный люд.
– Куда это они, мамаша? – спросил Дата у старухи.
– На работу.
– А та вон каракатица тоже работать будет? – спросил Дата. – Это что за карлик?!
– Он и есть самый главный.
– А чего натворил Спиридон Суланджиа?
– Мало ему еще дали, будь он неладен, пусть Архипу спасибо скажет... – Старуха вдруг прикусила язык и давай на нас орать: – Нечего в чужие дела лезть, а то живо отсюда вытряхнетесь!..
Не поверите, мы как язык проглотили; глядим, как карлик, едва перебирая ножками, подгоняет свою паству, – и ни слова.
Повела нас старуха в дом Сетуры.
Хозяин возлежал на тахте, усыпанной пестрыми мутаками и подушками. Он поднялся нам навстречу, с важностью отдал Клон и пригласил к столу, который опять был хоть куда.
– Угодила ли ты гостям, Асипета? – спросил он старуху.
– Дурные они люди,– отрезала старуха.
Сетура нахмурился и, подумав, сказал:
– Ну... ладно, ступай! Сам разберусь.
Едва старуха исчезла за дверью, как Сетура откинулся на подушку и ну хохотать.
Вдоволь нахохотавшись, Сетура отер слезы и говорит:
– Так-то, братцы, дурные вы люди. Слыхали, как Асинета сказала?
От всего, что мы повидали в это утро, настроеньице было у нас хоть плачь. Смех Сетуры немножко взбодрил нас.
И правда, подумал я, – мало нам своих бед, из-за этих людишек еще переживать, пусть идут ко всем чертям, нам-то что... А вслух говорю вроде бы в шутку, как сам Сетура:
– Из-за чего это, мил-друг, твоя Асинета среди ночи нас подняла?
В пять часов у меня подъем, – сказал Сетура, – люди должны видеть, что порядок есть порядок, для всех одинаково, каждый захочет валяться в постели до полудня, и дело пострадает. Не работа меня заботит – люди. Их жизнь и благо. Долгая это история, Мосе-батоно! Выпьем-ка за Евангелие от Матфея, вот сулгуни, берите, берите – отличная закуски к водче, лучше не бывает!
