Его натянутую верхнюю губу и хищный блеск стального лезвия, снимавшего без остатка ненавистные усы вместе с клочьями мыльной пены. Дальше этого ее воображение не зашло.
И вот теперь реальность издевательски смотрела ей в лицо в облике чужого мужчины, вальяжно раскинувшегося на стуле и следившего за ней со злорадной ухмылкой!
— Ну? — произнес он. И добавил в ответ на ее отчаянный взгляд: — Ваши юбочки. Извольте их поднять. Или решили пойти на попятный? — Мистер Тремор демонстративно погладил усы и продолжал: — Чем скорее вы сделаете это, голуба, тем скорее мы отправимся наверх, и там вы увидите то, о чем так мечтаете!
Она кивнула. Да, конечно. Ее руки нерешительно комкали край юбки. Часы на каминной полке показывали без двадцати одиннадцать. Пять минут — это совсем недолго. Без четверти одиннадцать она уже будет свободна. Или наполовину свободна.
Однако для последнего, решительного шага ей потребовалось гораздо больше храбрости, чем она предполагала. Уж слишком напряженно он караулил каждое ее движение — наверное, не желал пропустить ни секунды выторгованного времени, даже не отвлекался на то, чтобы посмотреть ей в лицо. Она не привыкла к тому, чтобы мужчины откровенно пялились на ее ноги. С непривычки у нее кружилась голова и какой-то колкий холодок пробегал не то чтобы по спине... Нет, он зародился в совершенно неожиданном месте, где-то внизу живота...
— Винни, вам помочь?
Она нахмурилась и открыла рот, чтобы одернуть его: «мисс Боллаш»! Но промолчала и нервно облизнула губы. Какая разница? Все равно он поступит по-своему.
«Ну же, решайся!»
— Нет, я сама!
Однако руки отказывались ей повиноваться. Это все из-за него! Он все время старается...
Ах, негодяй! Ее осенила внезапная догадка. Вы только полюбуйтесь на его злорадную ухмылку! На этот вызывающий взгляд! Мистер Тремор просто ей не верит! Играет с ней, как кошка с мышью, заранее зная, что она струсит и ему удастся этот наглый блеф!
Обида придала ей смелости.
По-прежнему не смея посмотреть вниз, она заставила себя действовать. Неловкие пальцы собрали в горсть край платья.
Его поза оставалась такой же вальяжной, однако лицо поразительным образом изменилось. Самодовольная ухмылка уступила место удивлению и нетерпению. Наверное, сама Эдвина с таким же выражением лица слушала последние звуки увертюры к любимой опере, ожидая, когда наконец поднимут занавес. У нее возникло такое чувство, будто где-то внутри грохочет невидимый оркестр. «Ну же, давай! Удивляй его, шокируй!»
