— Я готов, — поднялся хан Тарсук, младший брат Кобяка. Он пользовался репутацией великого воина и не намерен был отступать даже перед миром духов.
— Хорошо, — сказал шаман. — Остальные узнают все утром. Уйдите!
И первые люди среди лукоморцев послушно удалились, словно дети, услышавшие приказ старейшины.
Тарсук смотрел, как шаман готовится к камланию.
Под бубном оказался сшитый из грубого полотна балахон, на котором в кажущемся беспорядке были приделаны наконечники стрел и металлические фигурки, изображавшие существ, мало похожих и на зверя, и на человека. Шаман через голову натянул на себя позвякивавший балахон, а на него набросил волчью шкуру.
И вот в руках шамана зарокотал бубен. В этих звуках не было ни мелодии, ни ритма, больше всего голос бубна напоминал предсмертный хрип. Но бубен словно пустил время вспять, хрип сменился визгом сабли, а тот — дробным топотом копыт на галопе. Невидимый конь мчался все быстрее и быстрее. Ни один скакун в степи не мог ехать так быстро, но невидимка не знал усталости. И Тарсук почувствовал, хоть и не знал, как именно, что на этом коне шаман въехал в мир духов. Здесь, в юрте, осталось его тело, а дух был далеко, и глаза шамана видели нечто недоступное простому смертному.
Шаман поднял чашу с кумысом и выплеснул ее содержимое в огонь очага.
— Духи верхнего мира, примите жертву, — сказал шаман, и слышна была в его голосе не просьба — приказ.
Угли в очаге зашипели, и огонь вспыхнул с новой силой, словно кумыс мог гореть.
Кумыс. Скисшее кобылье молоко.
Остатки кумыса шаман вылил себе на руки и завертелся в безмолвном танце вокруг сидевшего на корточках Тарсука. Изредка шаман бил в бубен, прислушиваясь к еле заметному гудению туго натянутой кожи.
— Ты знаешь, что делать, хан. — И снова в голосе шамана был не вопрос, а приказ.
Тарсук встал и подошел к очагу. Из висевших на поясе ножен хан вытащил длинный кинжал и привычным движением опытного воина полоснул себя по левому запястью. Теперь рука долго не сможет удержать щит, но пробиться к одержимому духу Кобяка можно только через кровь родственника.
Кровь с запястья часто закапала на мерцающие угли. Еще в воздухе языки пламени обвивали багровые капли, сливаясь в единое целое.
— Духи нижнего мира, примите жертву! Огонь танцевал, подчиняясь участившимся ударам в бубен, и шаман подпрыгивал в такт огню. Кровь.
Не прекращая движения, шаман схватил рукой еще одну чашу с кумысом. Бубен продолжал рокотать, хотя ладони не били уже по его коже. Наполненную чашу шаман подставил под кровавую капель, текущую с разрезанного запястья Тарсука. И кровь смешалась с кумысом. Молоко и кровь.
