— Ты кто? — вяло полюбопытствовал хан, знаком отпуская охрану. — Как зовут?
— Я купец. Зовут меня Абдул Аль-Хазред, почтеннейший, — представился смуглолицый, сгибаясь в поклоне.
— Ну?.. — оголодавший Кобяк не был расположен к долгому разговору.
— Я послан от арабских купцов, — суетливо сплетая и расплетая пальцы, доложил Аль-Хазред. — Мы надеемся, что наше предложение принесет вам, великий хан, большую выгоду…
Аль-Хазред замолчал, ожидая, видимо, взрыва восторга, но в ответ услышал уже привычное:
— Ну?..
— В Суроже, — зачастил Аль-Хазред, придвигаясь к Кобяку, — опустели рынки рабов. Цены растут, но спрос все равно не удовлетворяется. Вся надежда на вас, великий хан. Мы слышали о вашем успехе в войне с берендеями…
— Презренными берендеями, — поправил Кобяк.
— Презренными берендеями, — часто кланяясь, повторил купец. — И мы хотели бы, если на то будет милость Аллаха и ваша милость, купить всех пленников, которых вы привели из столь победоносного похода.
Хан зачавкал еще громче, всем своим видом выражая уверенность в том, что иначе и быть не могло.
— За ценой мы не постоим, — горячо шептал на ухо Кобяку Абдул Аль-Хазред. — По желанию великого хана мы заплатим золотом, а будь на то повеление, поменяем этих жалких рабов на драгоценные камни и шелка.
— Сколько же потом вы, арабы, заработаете на рынках своего халифата?
— Как же без прибылей, — засмущался Абдул Аль-Хазред. — За деньги — товар, за товар — другие деньги, чуть побольше, — рассуждал он, опередив на несколько веков некоего иудейского мыслителя.
— Ну-у… — задумчиво протянул Кобяк, водя в воздухе обглоданным окороком, словно уже подписывая невидимый договор. — Это надо обдумать…
Для Кобяка мышление было невозможно без насыщения, поэтому телохранители сноровисто заставили ковер перед вытянутыми ногами хана кувшинами с вином и чашами с кумысом. Именно за кумыс и принялся Абдул Аль-Хазред, пояснив, что пророк запретил правоверным пить вино, а вот про кобылье молоко в Коране ничего не говорится.
Кобяк ел и пил за четверых, успевая при этом подпихивать ногой арабскому купцу все новые и новые чаши кумыса. Вскоре на лице Аль-Хазреда появилось бессмысленно-счастливое выражение, свойственное только сумасшедшим, влюбленным или сильно пьяным, которые, как утверждали мудрецы из разных стран, тоже утрачивали на время разум.
Разумный человек не может быть счастливым, а в многие знание, как известно, многие печали, поэтому пей, араб, и забудь хоть на миг о прибылях и обманах!
