— Ты когда с Райхон расстался? — резко спросил Ерожин.
Алексей обернулся. В его глазах застыло недоумение.
— Смотри на дорогу. Сказал ведь, что в кювете очутимся, — забеспокоился пассажир.
Алексей сбавил скорость, прижался к обочине и остановился.
— Ты о чем. Петр? Тебе про Райхон Халит наболтал? — Алексей побледнел, и голос его звучал глухо.
— Халит не болтает. Он мне карточку показал, а Райхон я знал, — ответил Ерожин.
— Ну это дела старые. Что теперь вспоминать? — вздохнул Ростоцкий.
— Давай, Алешка, я за руль сяду. Ты по дороге меня выслушаешь и угробить не сможешь. Знаешь, как в армии говорят — солдат спит, служба идет. Вот и мы поговорим, а машина поедет.
Ростоцкий нехотя уступил водительское место. Петр Григорьевич проверил передачи, тронул сцепление, завел автобус и вырулил на трассу. Минут пять ехали молча. Каждый думал о своем.
— Тебе Шура андижанскую историю рассказала? — спросил Ерожин. Он уже освоился с особенностями незнакомой машины и покатил легко и свободно.
— В общих чертах, — ответил Ростоцкий.
— Знаешь, кому она дитя подменила? — продолжал допрос подполковник.
— Второй жене своего бывшего мужа, — Алексею не хотелось об этом говорить, но он понял, что Ерожин спрашивает не из праздного любопытства.
— А как звали вторую жену, она сказала? — Подполковник старался не отвлекаться от дороги, но боковым зрением следил за реакцией Алексея.
— Зачем мне это? — удивился Ростоцкий.
— Его вторую жену звали Райхон, — сообщал подполковник, продолжая наблюдать за собеседником.
Ростоцкий побледнел и впился рукой в обшивку сиденья. Он ожидал чего угодно, но только не этого.
— Откуда ты знаешь?
— Долгая песня. И слова плохие, — ответил Ерожин. — Дело в другом. Девочку, которую подменила Шура, теперь зовут Надя, и она моя жена. А ты, Алешенька, скорее всего, и есть ее настоящий отец. А это значит, что ты мой тесть. Вот сиди, дорогой тесть, и считай, раз у тебя с арифметикой все в порядке.
Ерожин продолжал спокойно вести машину. Ростоцкий еще больше побледнел и, стиснув зубы, молчал. Прошло не меньше десяти минут. Ерожин гнал около сотни. Задние колеса автобуса немного водило, но Петр чувствовал, что на ровной дороге не занесет. Неожиданно с криком: «Я отец Надьки!» — Ростоцкий бросился на Ерожина и сжал его в объятиях. Петр Григорьевич резко дернул руль. Машину закрутило, они вылетели на обочину и оказались в поле. Автобус несколько раз развернуло, затем он оторвал от поля колеса, поднял задок, на мгновение замер, медленно опустился и перевернулся. Лобовое стекло в миг покрылось паутиной трещин.
