Жаль, здесь нет Бориса... Но здесь есть я. И я могу сказать: нет.
Черепаха разделся и лег. Но спать уже нисколько не хотелось.
Могу или нет?
Ведь они просто сумасшедшие, наполеоны в мундирах из портянок, с вставными барскими глазами. Комбат рявкнул сегодня — даже и у Шубы выскочили. А Борис научил меня взгляду викинга.
И надо быть сумасшедшим, чтобы подчиняться портяночным наполеонам, сумасшедшим или портянкой.
Это же все так просто.
«Революция» — вот что сейчас я хотел бы услышать.
Утром стало ясно, что все не так просто, как показалось ночью.
День начался как обычно.
Лыч выпалил: подъем! — и сыны полетели вниз, бросились к табуретам с одеждой, будто и не спали, а всю ночь, взведенные, как спринтеры перед стартом, ждали зычного выстрела. И лишь один замешкался и тут же поплатился: Лыч шагнул к его койке, и вместе с матрасом он оказался на полу; встал и вытаращился на Лыча.
— Что лупишься?! Сказано: подъем.
Оглушенный падением сын вместо того, чтобы забросить на койку матрас и кинуться к одежде, продолжал стоять и ошалело таращиться.
— Ну вот тебе и на! — сказал кто-то весело.
Длинное костистое лицо Лыча слегка побледнело.
— Ты что? — сквозь зубы проговорил он, сжимая кулаки. — Не понимаешь?
И сын наконец очнулся, склонился, вцепился в матрас, поднял и положил его на место, схватил штаны и начал надевать их.
— Сынки припухают и борзеют на глазах.
— Их бы в разведроту или в пехоту на пару деньков для стажировки.
— Да, там всё делают бегом. А наши шевелятся еле-еле.
— Может, нам самим летать пчелками, мужики?
— Я полетаю!.. В хвост!.. в гриву!.. и — наизнанку!
Сыны все слышали и хмурились.
Ни во время кросса, ни во время физзарядки, мытья полов и завтрака нельзя было поговорить об этом.
После завтрака возле умывальников, где они, как всегда, чистили жирную посуду, не было наполеонов, но рядом мыли свою посуду чижи, и Черепаха молчал. И лишь после ухода последнего чижа он начал.
Они старательно терли глиной и песком алюминиевые крышки и ложки и молча слушали, бросали на него быстрые взгляды и смотрели по сторонам...
Когда он закончил, Мухобой сказал:
— Ну да, вон их сколько.
— Чижи не в счет, — заметил Черепаха.
— Это еще неизвестно, — возразили ему.
— На словах все гладко... Наверняка уже кто-то когда-то пробовал, не тебе первому это в голову пришло, а что толку.
Дверь туалета хлопнула, из него вышел и направился к умывальникам один из фазанов, и все умолкли. Он нашел на трубе обмылок, повернул вентиль крана и принялся неторопливо и тщательно мыть руки. Вымыв руки, стройный и плечистый фазан с серебристым ежиком волос вытерся носовым платком и, уходя, сказал, что платок надо простирнуть. Платок остался на трубе.
