Все на время немеют. Музыка.
Гуревич (нахмурившись) Ну, что ж… Мама оказалась жива – и он от этого оказался мертв… В истории уже бывали случаи смерти от внезапно доставленного радостного известия. Мишель Монтень.
Стасик (сбрасывает с себя позу мавзолейного часового и снова начинает пульсировать из угла в угол палаты). Рожденные под знаком качества пути не помнят своего. Но мы – отребье человечества – забыть не в силах ничего! Расслабьтесь, люди, потрясите кистями. И, пожалуйста, не убивайте друг друга, – это доставит мне огорчение. Бог мудрее человеков! Держитесь за ризу Христову! (И снова окаменевает: на этот раз в коленопреклоненной и молитвенной позе.)
Гуревич (вдохновенно продолжает). А если нет Лиссабона – понятное дело, остальные континенты проваливаются сами собой. Близятся сроки Воздаяния! Выпьем по махонькой, дорогие собратья, чтобы приблизить эти сроки!…
Алеха (первым выпивает, крякает и пробует возобновить представление).
Пум-пум-пум-пум,
пум-пум-пум-пум.
Вот он, вот он, конец света!
Завтра встанем в неглиже,
Встанем– вскочим; свету нету,
Правды нету,
Денег нету,
Ничего святого нету,
Рейган в Сирии уже!
Хор (уже успевших выпить).
Ничего на свете нету!
Рейган в Вологде уже!
Гуревич. Ша! Пьяная бестолочь! Вы, оказывается, ничего не поняли из моих вдохновенных прозрений! Вы все перепутали!
Прохоров. Мы все отлично поняли, Гуревич. Но только ты забыл про то, что есть ООН и Перес де Куэльяр…
Гуревич. Ну, и пусть. Все равно ведь, никто из нас не будет спасать зачумленный мир! И вы все, пируя, не забывайте о чуме! Пир – это хорошо, но есть вещи поважнее, чем пир.
Звук вначале непонятный. Будто кто-то с размаху затворил засобой дверь на щеколду. Все поворачиваются. А это – Вова. А это– Вовин рот, раскрытый в продолжении всего акта, – захлопываетвсегда. Почти в то же время обрываются храпы комсорга Ереминапод белой простыней. За стеной – «Липа вековая».
Коля (шатаясь, подходит к Вове и прикладывает ухо к его сердцу). Вова! Дядя Вова! Куда ты уходишь?!… Не уходи. В лесу-то ведь сейчас как хорошо! И дух такой духовитый!… (По-ребячески плачет) Гамбузии плещутся в пруду… расцветают медуницы…
Вова не откликается.
Прохоров. Ну, почему бы действительно не отпустить человека в деревню?… Ведь просился же, каждый день просился – и всякий раз отказывали. Вот и зачах человек от тоски по лесным пространствам…
Гуревич. За упокой…
Четверо оставшихся, под все длящуюся «Липу вековую», выпиваютза упокой.
