— На, возьми…
Худенькой, давно не мытой рукой нищенка схватила хлеб, тотчас спрятала его в свои лохмотья и хотела уйти, но старуха, тяжело поднимаясь с кровати, проговорила:
— Ты постой, доченька…
Перебираясь по стене, старуха подошла к совсем оробевшей нищенке, стала ощупывать восковыми, просвечивающими, казалось, насквозь руками ее голову, замотанную рваной тряпкой, худые плечи…
— Ты откуда, доченька? — спросила старуха.
— Так… — ответила негромко девочка, — хожу по деревням…
— Звать-то как?
— Аниской.
— Отца-матери, стало быть, нет?
— Нету… Мы приезжие были. Из-под Смоленска, — чуть осмелев, рассказывала Аниска.
— Однако… есть, поди, хочешь, доченька?
— Нет… Не сильно… Я вчера ела… Мы жили в деревне на той стороне озера. С отцом жили… Потом он потонул пьяный в озере, а мать еще дорогой померла, когда сюда ехали…
Григорий, сидя на табуретке, поглядывал то на старуху, то на девочку-нищенку, то на Дуняшку. Он положил сверток на колени, но не разворачивал, словно ожидая, когда его попросят это сделать.
— Сиротинушка ты моя, — жалостливо говорила старуха, поглаживая Аниску по голове. — Бездомная…
— Летом-то ничего. Зимой вот плохо. Иногда попрошусь к кому-нибудь ночевать. Пускают мало кто — боятся, что обокраду.. По субботам хорошо, — продолжала Аниска, — бани топят. Когда все вымоются — зайду и сплю. Тепло. И на другую ночь ничего, терпеть можно. А потом выстывает… А то еще во дворе можно, со скотиной. К овце прижмешься, она теплая, как печка. Только закрывают многие дворы-то на ночь… — Голос Аниски иногда прерывался, тогда она часто моргала, хмурила лоб, будто вспоминая, что еще рассказать этой ласковой слепой старухе.
— Врешь ты все, — сказал вдруг Григорий.
Аниска вздрогнула и замолчала, вытянув длинную худую шею в сторону Григория. Старуха тоже повернулась к нему:
— Кого обижаешь, варнак ты этакий? Грех бы вроде.
Григорий усмехнулся, поерзал на табуретке.
— Ничего… Отец Афанасий сейчас сказал: все грехи отпущу тебе…
Старуха пожевала ввалившимся ртом, сказала, обращаясь к Дуняшке:
— Собери-ка там чего на стол, покорми скиталицу… Да и помыть бы ее. Поди, грязная.
— Я сейчас… Воды вот, бабуся, нету. Я мигом сбегаю на озеро…
Дуняшка торопливо сорвалась с места. Когда пробегала мимо Григория, тот схватил ее за руку:
— Ведь я к тебе пришел. Поговорить бы… А ты бежишь…
— Пусти!
— Ну ладно, пущу, — покорно сказал Григорий, встал и вышел следом в сенцы.
Взяв в сенях ведра, Дуняшка сняла со стенки коромысло и повернулась. Григорий придержал ногой дверь, которую Дуняшка хотела открыть.
