Ничего другого не оставалось. Мы покинули ресторан и разошлись.
Липшиц, кажется, прослышал о нашем маленьком заговоре. Ничего удивительного — учитывая, сколько длинных языков в «Эмме Лазарус». И сомневаюсь, что Гамбургер — не говоря уж о Красном Карлике! — прощупывал предполагаемых союзников с осторожностью и тактом, которых требует столь деликатное дело. Как бы там ни было, сегодня вечером, сразу после кидуша, благословения над вином, Липшиц остановил меня в коридоре.
— Так что, друг, — сказал он, — когда могильщики возвращаются на работу?
Коридор, соединяющий гостиную со столовой, широк и хорошо освещен. Стены его украшают разнообразные картинки на еврейские темы, работы местных обитателей, покойных и здравствующих: гнетущая фотография виленского гетто, бледная акварель со Стеной плача в Иерусалиме, мозаика из крохотных кусочков коробок от мацы, изображающая седер в центральной Европе. Сложно поговорить здесь, оставшись незамеченными. И Липшиц это понимал.
— Что до меня, я еще не решил, — сказал я, вытаскивая руку из его осклизлой ладони и норовя поскорей уйти. — Но прошу не забывать, что я согласился играть в «Гамлете» Шекспира, а не Тоски Давидович и даже не в вашем. Есть вопросы литературной чести, к которым я, например, отношусь вполне серьезно. Что же до Красного Карлика, он за себя скажет сам.
Красный Карлик как раз пробегал мимо. Пятница — день вареной курицы, а он обожает ножки. Красный Карлик окинул нас подозрительным взглядом.
Липшиц весело махнул рукой: не задерживайся.
— Поляков — небольшая потеря. Красный Карлик зловеще улыбнулся.
— Казак, — прошипел он мне и поспешил далее, пренебрегши духовной пищей ради подлинной.
Липшиц отвел меня в сторону.
— Слушайте, немного доброй воли с вашей стороны, немного — с моей, и мы устраним разногласия. Неужели есть что-нибудь важнее самого спектакля? Сотрудничество — вот к чему я призываю; амбиции нам не нужны. Если один пашет поле, другой стряпает обед, третий ведет счета, а еще один стоит с ружьем на вышке — все работают на общее благо. Ни старших, ни младших. А иначе арабы будут отрезать нам яйца и насиловать наших женщин.
— В этом конкретном кибуце, — сказал я, — равенство достигается другими способами.
— Хорошо, — ответил он, — поговорим начистоту. — Ящеричьей своей головкой Липшиц делал выпады туда и сюда. Язык его то и дело шмыгал между губами. — Я вот о чем думал: такой человек, как вы, Корнер, важен для спектакля. Такой человек должен занимать положение непосредственно за мной. И вот что я предлагаю: вернитесь на репетиции, и вы — мой помощник. Если со мной, не дай бог, что-то случится, вы — Гамлет! Это я объявлю перед всей труппой.
