Даже этот тихий деревенский дом уже не выглядел таким теплым и дружелюбным. Она была для него чужой, как чужой она чувствовала себя для всего мира. Ночь смыкалась вокруг нее, душила. Она ужасно хотела включить все лампы, чтобы изгнать тьму из дома и из своей души, но у нее не было сил встать.
Дождь хлестал по окнам, жесткими лапами стучал по крыше, в щелях старого дома завывал ветер — весь мир в унисон с ней пел песню отчаяния.
Огромным усилием воли она заставила себя дойти до конца лестницы. Кругом было темно, и когда она сошла с последней ступеньки, ей послышался громкий стук — будто с петель сорвалась ставня. Она глянула на окна: ставни были закрыты.
Она замерла и прислушалась — обнаженная, беззащитная, дрожащая. По коже у нее побежали мурашки.
В этот момент зазвонил телефон, и она вздрогнула. Ее бросило в пот. Она прошла на кухню, взяла трубку.
И тогда заметила, что кухонная дверь распахнута. Это она скрипела и хлопала на ветру.
Она шагнула к двери, чтобы запереть ее, и почувствовала босыми ступнями мокрый пол. Струи дождя, врывавшиеся с улицы, хлестали ее по ногам.
Мойра вдохнула влажный воздух — и задохнулась, потому что сзади ее за талию и за шею схватили чьи-то крепкие руки.
Она услыхала, как кто-то шепчет ей в левое ухо непонятные заклинания, почувствовала острый незнакомый запах. Она попыталась закричать, но, как это бывает в ночных кошмарах, не могла издать ни звука. Что-то перекрыло, перехватило ей горло, и она начала конвульсивно дергаться, как будто пыталась вызвать рвоту, чтобы очистить горло.
Она не видела лица того, кто душил ее: как будто ее собственный страх, ее собственная жажда смерти воплотились в силы, призванные ее уничтожить. И тут словно вспышка света пронзила Мойру: она вдруг поняла, что совсем не хочет умирать. Она начала бороться за жизнь всеми силами своего тела и души. Открыв рот, вцепилась зубами в ту непонятную плоть, которая обхватила ее горло. И почувствовала, что прокусила эту плоть, что в рот ей хлынула горячая кровь, что она захлебывается ею.
Ею овладела отчаянная решимость. Перед ней в прекрасном параде предстала череда дней и ночей, сладость дыхания, рассветы, улыбка друга, невинное лицо ребенка, ужин на траве... Теплые ручонки еще не рожденных ею детей, смех внуков, тот чудесный, волнующий опыт, который приходит со страстью, с жизнью. С жизнью! Всего этого жаждала она теперь с такой невероятной силой.
Она терзала зубами ту плоть, вонзалась все глубже и глубже и, как ни странно, почувствовала, что ее отпускают. Она попробовала закричать, но из ее уст раздался лишь ужасающий хрип — это выходил из легких стиснутый воздух.
