Но Туэйт неумолимо надвигался на сутенера, в руках у него посверкивала отполированная деревянная дубинка. Взгляд его не отрывался от лица Антонио.
Трейси шагнул вперед и увидел, как сверкнуло лезвие: оказывается, Антонио прятал в складках бинта нож.
Туэйт занес дубинку над головой Антонио, Трейси рванулся, чтобы выбить нож, но опоздал: лезвие легко, словно в масло, вонзилось в правый бок Туэйта. Антонио успел повернуть нож, и Туэйт закричал и уронил дубинку.
Сутенер выдернул окровавленный нож. Трейси услышал, как шумно выдохнул полицейский, его шатнуло, а на лице Антонио появилась победная улыбка. Он вновь занес оружие...
Пора! Настало время для канашики, серии смертельных ударов. Трейси оценил дистанцию и выбросил вперед левую ногу, удерживая равновесие с помощью бедер и разведенных в стороны рук. Этот удар по силе и скорости был подобен молнии.
Он ударил Антонио чуть ниже правого уха, в ту точку, в которую целятся только самые профессиональные стрелки. И это точное попадание сокрушило сутенера.
Туэйт видел, какая перемена произошла с лицом Антонио: мгновение назад оно было полно ненависти и триумфа, теперь же на нем не было ничего. Ничего. Жизнь покинула это лицо, и Антонио рухнул на покрытый грязным мехом пол.
Туэйт глянул на распростертое у его ног бездыханное тело, а потом поднял глаза на стоявшего перед ним человека. Он был настолько поражен, что даже не чувствовал боли.
— Господи Боже мой, — тихо произнес он и закрыл глаза.
Июнь 1967 года
Ангкор Том, Камбоджа
Казалось, восторг, Сока перед идеологией красных кхмеров не иссякнет никогда. Он не знал усталости. Военная муштра и идеологическая обработка шли беспрерывно: одним из существенных элементов воспитания новообращенных было изменение их представлений о времени и пространстве.
Таких понятий как утро, день, вечер просто не существовало. Ночи предназначались не для сна, а для работы. День — для сражений. Сначала было подавлено восстание самлотов в Баттамбанге, потом следовали бесконечные партизанские вылазки против прежнего коррумпированного режима. Новая свободная Кампучия не предназначалась для нормального человеческого существования, потому сон ее граждан был сокращен до минимума.
И эта усталость, эта потеря ориентации во времени делали свое дело: новая информация, новая идеология без труда завоевала усталые умы. Людей лепили заново, по единому образцу и подобию, дабы они без всяких вопросов выполняли свой патриотический долг.
