Рыжий даже закашлялся от смеха.
— Это было бы неплохо, детка, но я не знаю, где Шерхан. Он тебе не дошкольник, чтобы отчитываться перед подчиненными о своем местопребывании… Тем более если плодотворное сотрудничество с этим подчиненным подходит к концу…
— Это я заметил, — усмехнулся Валерий.
— Заметил… А ты не подумал, что если Шерхан мной недоволен, так мне не стоит бить твою тачку? У меня что, голова на плечах или кувшин с квасом, чтобы из-за тебя ссориться с Шерханом? А? Или я на отмороженного похож?
Валерий облизал губы. На отмороженного Рыжий действительно не был похож. Такие все взвешивают, как в аптеке. — Вот и получается, — сказал Рыжий, — что разбил твою тачку не я, а Шерхан.
— Ему-то зачем?
— А затем, чтобы ты меня завалил. Надоел я Шерхану. Больно умный. А умным должен быть один Шерхан. А ведь я ему плохого не делал. Завод завел, Шерхан говорит: «Отдай завод», я и отдал, словно лох какой. Поноску за ним таскаю. Штаны ему лижу. Не буду лизать — завалит за бунт на корабле. А лижу — так он всех пальчиком подманивает, — мол, глядите, якая сука этот Рыжий, я его попрошу, так он мне зад свой подставит! Рыжий швец, Рыжий жнец, Рыжий на дуде игрец. Рыжий деньги выколачивает, планы составляет, учет ведет, и за это Рыжего допускают поцеловать барскую ножку. А как я наклонюсь ее поцеловать — так он мне этой ножкой в рожу. Свой авторитет так поднимает. Самому деньги сделать у него ума нет, а авторитет поднимать надо… И вот я сижу порой и думаю: это что же получается? Чем же я от тебя или Шакурова отличаюсь? Тем, что Шакуров Шерхану будет тридцать процентов платить, а я — девяносто? Тем, что Шакуров заплатил тридцать процентов, и — гуляй, Вася, а я заплатил девяносто, и — пожалуйте к барской ножке? И вот что интересно, думаю я, чем это кончится? Чем больше я денег буду приносить Шерхану, тем больше у меня будет веса. А больше у меня веса, тем я опаснее. Тем больше надо мной смеяться надо. Тем скорее меня надо пристрелить. А меньше буду приносить, — так тут же пристрелят, мол, — вышел у Рыжего ум, а храбрости никогда не было. Что ж — один попугай сдох, другого купим. Вот и получается, что в какую сторону мне ни рыть, рою я себе могилу. Так?
Валерий, сцепив руки под подбородком, слушал бандита.
— Вот у тебя тачку разбили, так ты резать меня прибежал. А у меня Шерхан завод забрал. Наладил я водку делать. И ведь наладил, все продумал — откуда спирт, откуда стеклотару, где наклеечки достать, опять же сбыт, — все я наладил. А Шерхан пришел и: отдай мне, Рыжий, заводик, а то мне кажется, ты мухлюешь, не столько бабок сдаешь… Так у него сейчас меньше бабок, чем я ему сдавал. Но для него дело было не в бабках. Он думал, я взовьюсь. Думал, скажу: «не отдам», и можно меня будет пристрелить в назиданье. А ты бы что делал на моем месте? — Не знаю. Я торгую мороженым, а не фальшивой водкой. — А я знаю. Ты бы Шерхана пристрелил. На месте. У тебя мозги в кулаках. А я вот семь раз примерю, а с Шерханом, если семь раз примеришь, так отрезать будет поздно… А он уже боится меня, Шерхан. Человек никого так не боится, как того, кому делает мерзости… За непослушание меня завалить не получается, а надо… Вот он и разбил твою тачку. Либо ты меня завалишь, и тогда он тебя убьет в отместку за Рыжего, либо я тебя завалю, и тогда он меня накажет за прямое непослушание…
