— Нет, вплоть до того самого дня, когда встретилась с Боманьяном.
— И он мало-помалу доверил тебе все, что знал сам?
— Да.
— Ты воспользовалась его любовью, чтобы выудить необходимые сведения?
— Да, — так же просто промолвила она.
— Вот что значит играть по-крупному!
— Вот что значит играть своею собственной жизнью. Решив меня убить, он хотел вырвать из сердца любовь, заставлявшую его страдать. Кроме того, он боялся, что я разоблачу его компанию.
— Не думаю, что после разрыва с тобой Боманьян чего-то добился. Вчера вечером он пришел в варьете. Зачем? За повязкой Брижит Русслен, за семью камнями! Без сомнения, он хотел разобраться, имеют ли они какое-то отношение к заветному сокровищу.
— Допустим. Но узнать наверно мы ничего не сможем.
— Сможем, Жозефина, еще как сможем!
— От кого?
— Мы все узнаем от Брижит Русслен.
Она вздрогнула:
— Брижит Русслен?
— Ну да, — спокойно сказал он. — Достаточно спросить у нее.
— Значит… она жива?
— Конечно, черт побери!
Рауль поднялся, сделал два-три балетных поворота, а затем исполнил нечто среднее между канканом и жигой.
— Умоляю тебя, графиня Калиостро, не смотри на меня так сердито! Если бы я не поиграл на твоих нервах, мне не удалось бы услышать от тебя ни словечка правды. Не сегодня-завтра Боманьян загребет миллиард, а Жозефине останется лишь кусать свой очаровательный локоток. А теперь, прошу тебя, улыбнись, не испепеляй меня взором!
Еле слышно она произнесла:
— Наглец, как ты посмел! Все эти угрозы, запугивания понадобились тебе лишь затем, чтобы заставить меня разговаривать? Я никогда не прощу тебе этого, Рауль!
— Вот еще! — отвечал он весело. — Ты простишь меня, ведь что такое слегка уязвленное самолюбие по сравнению с нашей любовью?! Между людьми, любящими друг друга, как мы с тобой, не должно быть места недомолвкам. Сегодня я немного проучил тебя, а завтра проучу снова, и так до тех пор, пока между нами не установится полное доверие.
— Доверие должно быть обоюдным, — процедила она.
— Ты не доверяешь мне? Всего лишь из-за того, что я освободил твою душу от бремени тайны?
Но лицо Жозефины стало таким замкнутым и обиженным, что Рауль рассмеялся, вместо долгого и излишнего объяснения. Он принялся подпрыгивать, пританцовывать, издавая возгласы притворного сочувствия:
— Ах, какой ужас! О, Господи, мадам изволит сердиться! Из-за чего же? Всего лишь из-за того, что ее чуть-чуть обдурили? О, моя славная Жозефина, как бы мне хотелось развеселить тебя!
