И я предался разнородным мечтаньям, стал любоваться собою, как я буду
жить достойною жизнью: буду рано утром вставать, а не то что теперь — только
утром ложиться, не буду свистать, а стану петь псалмы, буду днём работать в
своём винограднике, а вечером сяду у своего ручья под своей пальмой и стану
размышлять о своей душе да выглядывать путника. А покажется путник, я
поднимусь и пойду ему навстречу, приглашу его к себе, приму его в дом,
успокою, угощу и потом поведу с ним в тишине под звёздным небом беседу о
боге. Переменится совсем к лучшему жизнь моя, и не буду я скоморохом в
старости, когда оскудеют мои силы. А чтобы решение мое ещё более окрепло и
слабость ко мне ниотколь не подкралась, я завязал себе руки неразрывною
цепью. Я сделал то, о чём ты говорил, я поклялся с этого раза стать совсем
иным человеком; но послушай же, что затем сталось и перед чем я не устоял в
клятве и обещании.
Чтобы ничего не истратить, я не пошёл отправлять домой убогого воина, а
зарыл все мои деньги в землю у себя под изголовьем и утром не поднимал моей
циновки. Я притворился больным и не хотел ни одного раза больше идти на
гульбу с бражниками. Всем, кто приходил меня звать, я отвечал, что я болен и
пойду за город в горы подышать свежим воздухом и поискать на болезнь мою
целебную траву. А сам пробрался потихоньку к сводчику, к жиду Капитону,
который знает всё, где что продается, и просил его отыскать мне хорошее поле
с водою и с пальмовой тенью. Капитон-сводчик меня сразу обрадовал.
— Есть, — говорит, — у меня на виду как раз то, что тебе нужно.
И описал мне продажное поле так хорошо, как я сам не умел о нём и
подумать. Есть там и ключ и пальма, да ещё и бальзамный куст, от которого
струит ароматом на целое поприще[29].
— Иди, — говорю, — и купи мне скорей это поле.
Жид обещал всё устроить.
«Вот, — думал я, — теперь уже совсем наступает конец моей беспорядочной
жизни, теперь я брошу все мои крики и свисты, сниму все смешные наряды,
надену на себя степенный левитон[30], покрою голову платом и буду работать день
на поле, а вечером стану сидеть у своей кущи и подражать гостеприимству
Авраама.[31]»
Но не скрою от тебя — во всё это время я ощущал беспокойство. Всё мне
казалось, что ничего того, что я затеял, не будет.
На обратном пути от Капитона объял меня страх: не узнал ли кто, что я
получил деньги от гордого коринфянина, и не пришёл ли без меня и не украл ли
моих денег из того места, где я их зарыл у себя под постелью?.. Побежал я
домой шибко, в тревоге, какой ранее никогда ещё не знал, а прибежав, сейчас
же прилёг на землю, раскопал свою похоронку и пересчитал деньги: все двести
тридцать златниц, которые бросил мне гордый Ор коринфянин, были целы, и я
взял и опять их зарыл и сам лёг на них, как собака.
