— Зачем же все спорить, Мелита?
— Затем, что нельзя с равнодушьем глядеть, если детей ведут не к тому,
что серьезно и свято, — что воспитывает дух в человеке и «ставит его
господином над зверем, живущим в самом человеке»… О, как это страшно! как
это страшно!
— Однако же ты ведь была женою Алкея и могла бы не раз сделаться
матерью рожденных тобою детей. Мелита вздохнула и отвечала:
— Могла!.. Ты права: я была женою человека, с которым у меня не было
ничего общего в мыслях. Я стала женою Алкея ребенком, когда сама не имела
тех мыслей о жизни, какие имею теперь. И не хочешь ли ты меня укорить за то,
что я с ним жила, и не бежала из его дома, и не раздражала его гнева
уклонением от его ласк и объятий, которые я должна была принимать, раз
назвавшись женою! Да, я все это снесла, и все это было мне тяжело, но я
понимала, что Алкей не виноват в том, что в его глазах свет светился иначе,
чем он засветился в моем взгляде! Когда нам пели брачные гимны, я его не
могла предупредить об этом и так же точно не должна была его оставить, пока
он мог быть моим мужем… Но теперь, когда не по моей воле все это минуло, —
теперь, когда я свободна и вижу ясную цель в моей жизни, я не хочу утомлять
дух мой в обязательствах брака с мужчиной…
Я не считаю призваньем и долгом вызвать несколько новых детей, чтобы
было кому собирать ракушки и камни на берегу моря… Напрасно вы думаете, —
что я соглашусь связать с кем-нибудь мое право отдать себя с этим телом и
кровью на пользу вечного духа, жизнь которого я в себе ощущаю… О, какие вы
дети! О, какие вы несмысленные, бедные дети!.. Встань, о Марема, — встань,
друг мой!.. Ты уже друг мой, а не рабыня, — рабство беззаконно, я тебя
отпускаю и… я постараюсь, чтобы ты получила все то, в чем ты видишь
счастье… Целуй меня просто, как друга, и, если любишь меня, — сослужи сама
мне еще одну величайшую службу… Встань, о Марема! спеши ко вдове
Ефросине… говори ей… проси… убеждай… что Мелита не может… она не
годится быть подругой Пруденция… Иди!
И Марема действительно встала и вышла, но она была в сильном волнении и
побежала ко вдове Ефросине, а когда разбудила вдову, то сказала ей с
замирающим сердцем:
— Случилось еще очень большое несчастье!
— Дом ваш сгорел?
— Нет, но Мелита, моя госпожа… помрачилась в рассудке.
— О боги! о боги! Зачем так всесильна над нами любовь!
— Ужасно!
