Перестав сердиться на Эмбер за то, что она боится его как возлюбленного, Дункан принялся соблазнять ее с такой сосредоточенной настойчивостью, которая уже сама по себе была соблазнительной. Присутствие же Эгберта, вместо того чтобы умерять пыл взаимного влечения, лишь усилило воздействие на них той близости, которую они искали и находили в обыденности. Украдкой подаренная и принятая ласка, мимолетная улыбка, которую надо тут же спрятать, сильные пальцы, накрывшие более нежную руку, чтобы снять с огня горшок, — все это давало пищу страсти, пока от нее не начинал, казалось, дрожать сам воздух.
Эмбер в жизни не испытывала ничего подобного. Она казалась себе арфой, струны которой перебирают пальцы мастера. Каждое прикосновение Дункана вибрировало в ней, вызывая дивные аккорды в самых неожиданных местах. Бешеный стук ее сердца сочетался с каким-то странным ощущением, как будто что-то таяло глубоко у нее внутри. Дыхание становилось учащенным, а кожа приобретала тончайшую чувствительность.
Иногда ей было достаточно лишь посмотреть на Дункана, чтобы ею овладела сладкая истома, от которой кости таяли, словно мед. Это произошло и сейчас. Дункан вскочил в седло запасной лошади с грацией прыгнувшей на забор кошки. Его рука ободряюще потрепала крутую лошадиную шею.
Глубоко, до боли вздохнув, Эмбер попыталась подавить ропот своего тела, требующего именно этого единственного человека, которого ей было запрещено желать. Но она ничего не могла поделать со своей памятью, где жили и выражение глаз Дункана, когда он смотрел на нее, и движение его губ, когда они произносили слова, заставившие ее пылать.
Сколько раз я снимал с тебя одежду, целовал твои груди, твой живот, атласную гладкость твоих бедер?
— Эмбер, тебе дурно? — спросил Эрик.
— Нет, — слабым голосом ответила она.
— Что-то не верится.
Повернувшись к Дункану, Эрик внимательно посмотрел на него.
— Никто не смеет касаться Эмбер без ее разрешения, — сказал Эрик. — Понял?
— А почему? — спросил Дункан.
— Она запретная.
Удивленное выражение появилось на лице у Дункана, но он тут же прогнал его.
— Не понимаю, — осторожно произнес он.
— А тебе и не нужно ничего понимать, — ответил Эрик. — Просто не прикасайся к ней. Она этого не желает.
Дункан чуть заметно усмехнулся.
— Неужели?
— Да.
— В таком случае я буду делать так, как желает леди.
С загадочной, чувственной усмешкой Дункан заставил свою лошадь посторониться и подождать, пока Эрик займет свое место во главе и они тронутся в путь в неясном свете раннего утра.
