«Соседи не опасны, — уверенно сказал мне Кирилл, — оба поклонники Бахуса. От них всегда можно откупиться бутылкой».
И все-таки мы решили, что хотя бы один раз в неделю Лера должна появляться у Кирилла — пусть соседи видят ее. Дескать, пока она временно живет у больной тетки, которая нуждается в уходе.
Сразу же после регистрации брака с Кириллом Лера ушла с работы и поступила на вечерние подготовительные курсы в полиграфический институт. Занятия там проводились три раза в неделю.
Таким образом все устроилось. Лера стала заметно лучше относиться ко мне… Хотя нет-нет в ее обращении со мной появлялся холодок, исчезавший после моего очередного подарка. И все же меня не покидало смутное, едва не сказал беспричинное беспокойство и тревога.
Скорей всего меня втайне мучила совесть, которую я пытался успокоить всякими доводами и отговорками. Ведь я лучше, чем кто-нибудь другой понимал, насколько чудовищна моя сделка, что она не только и не просто аморальна, но и противозаконна. Почему же я пошел на нее? Ведь я знал, что это плохо, что делать этого ни под каким видом нельзя. И все равно иначе поступить не мог. Я был как завороженный. Мной руководила, меня вела чужая воля.
* * *
А теперь настала пора поговорить о ревности. Можно, конечно, ее обругать, назвать ядовитой гадиной, незаметно вползающей в сердце и отравляющей жизнь. Можно назвать ее раковой опухолью любви, исподволь разрушающей самое себя. Все это так и не так. Ревность — верный страж любви, ее преданнейший сторожевой пес. Ревность — это страх потерять любимого человека. И неуверенность в нем. И отчаяние. И боль, боль, боль… Уже после того, как я переселился к Лере и стал жить с ней, как фактический муж, был короткий и яркий, как вспышка, миг счастья. Лера преобразилась — она стала прежней, такой, какой была вначале — веселой, беззаботной, счастливой, ласковой. Она то и дело нежно обнимала меня, садилась на колени, разглаживала своими мягкими пальчиками морщинки на моем лице, целовала меня в губы, глаза, нос….
Но это продолжалось недолго. На нее вновь и вновь накатывало плохое настроение. У нее было недовольное лицо, сердито поджатые губы, насупленный взгляд. Развеселить ее стоило большого труда. Она стала напропалую кокетничать с мужчинами, нарочито задирать моих приятелей, всячески, словно плохая провинциальная актриса привлекать к себе их внимание. Я терпеливо сносил все это. Особенно неприятен мне был ее флирт с Сержем. Они словно сообщники с насмешливым вызовом поглядывали на меня. А то вдруг, как по команде, поднимались и уходили на лестничную площадку или на кухню покурить. При моем появлении оба сразу замолкали. О чем они там шушукались. один бог знает. Спросить я не мог — это вызвало бы у нее приступ гнева. «Ты опутал меня с ног до головы — сделал своей рабыней, вещью, собственностью, ты и так контролируешь каждый мой шаг. Ты хочешь, чтобы я еще отчитывалась в каждом своем слове?» — зло сказала она мне, когда я довольно робко, стараясь говорить шутливо, поинтересовался, о чем они секретничают с Сержем.
