Наваждение | страница 16



Мне нравится совершать откровенно благородные поступки. Таким образом я утверждаю себя как личность. Например, помочь кому-либо из попавших в беду родственников, знакомых или просто сотрудников института, уступить на лето часть своей дачи, написать диссертацию (я отличный редактор) или выбить путевку в санаторий, устроить в хороший жилой кооператив и тэ дэ и тэ пэ. Все видят, как много хорошего я делаю, но мотивы моих деяний скрыты от чужих глаз. А они, увы, не всегда чисты и благовидны, безгрешны и бескорыстны. Скажем прямо — я уверен, многие мои коллеги ведут себя точно так же. Да, возможно, я конформист, земной, обычный человек. Не вижу в этом ничего зазорного. Не всем же ходить в героях.

Почему я так откровенен — ведь это противоречит моим принципам. Ответ предельно прост — я аноним. Никто никогда не узнает моего настоящего имени и фамилии. Моя откровенность мне ничем не угрожает. А своей исповедью я хочу облегчить себе душу. В ней, к слову, заключен и нравственный урок для других. Кроме того, согласитесь, есть что-то сладостное в подобном саморазоблачении. Смотрите, дескать, вот я какой в натуральном, так сказать, виде. Впрочем не такое я уж чудовище. Бывают и хуже.

Может быть, я слишком строг к себе? Ведь сужу я себя лишь за некоторые помыслы, а не за поступки. Мало ли кто из нас чего не подумает?! Что уж мне, специалисту, лукавить, когда ребенку ясно — у честного человека мысли и дела неразделимы. Нет, я не считаю себя монстром, или просто безнравственным человеком. Любой из нас хочет казаться лучше, чем он есть. В этом нет ничего плохого. Я казню себя за каждый свой скверный поступок, за дурные мысли, невольное лицемерие, искренне переживаю чужую беду. Моя маска, «игра», мое притворство лишь защитная реакция. И не больше. Они — не моя суть. А это главное. При всех моих очевидных недостатках зло не стало нормой моего сознания и поведения.

Но были и поступки, которых я стыжусь. Пусть их не так ужас много, но были.

Ту невысокую, пухленькую, всю такую круглую, мягонькую девушку звали Ида. И характер у нее был под стать внешности — доброе, безобидное существо.

Я тоже был студентом, но старшего курса. Она мне нравилась, но не больше. И все же я смело перешел известную грань, стал ее любовником. Но не чувствовал перед ней никакой ответственности. Мне казалось, что мы оба на равных беспечно и весело участвуем в любовной игре, а потом, когда это надоело мне, нимало не смущаясь, порвал с Идой. Помню ее растерянное лицо, глаза, полные слез, жалкий лепет: «Если ты так хочешь — конечно. Я, правда, считала, что мы будем вместе». Бравируя (в душе любуясь собой) я сказал: «Не печалься, детка. Вечной любви не бывает. Найдешь другого и с ним быстро утешишься». Я гусарил, казалось себе остроумным, она плакала, мне стало тоскливо, как в пустынном осеннем парке и я, напоследок чмокнув ее в мокрую щечку, попросту сбежал. Совесть меня не мучила, Я считал, что ничем не связан с ней и вправе поступать, как захочу.