Анхела Викарио была самой красивой из четырех, и моя мать говорила, что она, подобно великим королевам, известным из истории, явилась на свет с затянутой на шее пуповиной. Однако казалась она беззащитной, ей словно не хватало жизненного напора, так что будущность перед ней маячила сама зыбкая. Я видел ее из году в год во время рождественских каникул, и с каждым разом она выглядела все более не от мира сего в окне своего дома, где под вечер, вместе с соседками, делала матерчатые цветы и напевала вальсы, какие напевают незамужние женщины. «Саму бы ее насадить на проволочку, вместо цветочка,– говорил мне Сантьяго Насар,– эту дурочку, твою двоюродную сестрицу». Как-то, незадолго до траура, который семья стала носить после смерти сестры, я встретил Анхелу Викарио на улице – впервые она нарядилась как взрослая и волосы завила: я глазам не поверил – неужели это она. Но это впечатление скоро исчезло: жизненный напор в ней слабел год от году. А потому, когда стало известно, что Байардо Сан Роман собирается жениться на ней, многие сочли это причудой чужака.
Семейство приняло известие не просто всерьез, но возликовало. Кроме Пуры Викарио, которая поставила условие: Байардо Сан Роман должен представить документы, удостоверяющие его личность. До сих пор было неизвестно, кто же он на самом деле. Его прошлое уходило не далее того вечера, когда он высадился у нас в нарядном, как у артиста, костюме; он так не любил говорить о своем прошлом, что за этим могло скрываться все что угодно. Стали даже поговаривать, будто он командовал войсками, сравнивая с землей селения и сея ужас в Касанаре, будто он беглый каторжник из Кайенны, будто его видели в Парнамбуко, где он пытал счастье с парой дрессированных медведей, будто он подобрал то, что осталось от груженного золотом испанского галиона, затонувшего в проливе Ветров. Байардо Сан Роман разом покончил с досужими домыслами: привез всю свою семью.
Прибыли четверо: отец, мать и две лишившие всех покоя сестрицы. Они приехали в одиннадцать утра на «Форде-Т» с официальным номерным знаком и клаксоном, который крякал, как утка, и переполошил весь городок. Мать, Альберта Симондс, крупная мулатка с Кюрасао, чей испанский все еще был пересыпан тамошними словечками, в юности была признана самой красивой из двухсот наиболее красивых девушек Антильских островов. Сестры Байардо Сан Романа, едва расцветшие, походили на молодых, не знающих покоя кобылок. Но главным козырем был отец: генерал Петронио Сан Роман, герой гражданских войн прошлого века, боевая слава консервативного режима, ибо именно он разгромил и обратил в бегство полковника Аурелиано Буэндиа в битве при Тукуринке. Моя мать единственная, кто не пошел засвидетельствовать ему почтение, когда узнала, кто он такой. «Прекрасно, что они женятся,– сказала она мне.– Но это
