— Ваша милость…
— Не кланяйся мне так. Только мои последователи кланяются мне. Чего ты хочешь?
— Я хочу служить Тирану.
Эйкон фыркнул, выражая тем самым полное недоверие. Это можно было сравнить с пощечиной, и новообращенный покраснел.
— Я долго учился, сэр. В поисках истины я пришел к тому, во что верите вы: самая великая добродетель — Ворсай.
— Вот как? А почему ты пришел ко мне? Почему бы тебе не молить Ворсай о милосердии и не удовлетвориться этим?
— Я хочу служить делу Ворсай.
— Хочешь, конечно. И ты ждешь, что я тебе поверю? Я что, по-твоему, глупец?
— Но, сэр…
— Ты, наследник Древней Веры, приходишь ко мне и ждешь, что я скажу, как я жажду, чтобы ты служил Ворсай, и тем самым вынесу себе приговор?
— Прошу вас, сэр! Я говорю правду! Я ненавижу Магию. Я больше не могу жить ложью бесчестных обещаний!
— Я тебе не верю.
— Вы должны верить! Я сделаю все, что вы скажете, чтобы доказать вам это!
Прошло три недели с тех пор, как Сина с Фаллоном уехали из Кровелла, а Ньял до сих пор не получил от нее никаких известий. В Морбихане не было другого способа послать сообщение, кроме как через сеть кочевников-пикси, которые постоянно путешествуют, торгуя разными вещицами и скотом да передавая новости. Пикси сообщили только, что Фаллон со своей ученицей благополучно добрались до Гаркинского леса. Ньял порадовался, что любимая в безопасности, и занялся делами, помня слова Сины о том, что ничего не изменится.
Но кое-что уже изменилось. Просыпаясь, Ньял теперь не смотрел первым делом на далекие остроконечные горы. Тим заметил, что даже во время важнейшей работы — отлучения годового приплода жеребят от кобыл Ньял часто казался рассеянным.
В Кровелл то и дело кто-нибудь приезжал за советом к Телерхайду. Отведя очередной караван с товарами, вернулся Нед и по просьбе своего отца остался участвовать в бесконечных переговорах и делиться тем, что узнал о проблемах городов.
Однажды к полудню небо на севере затянули грозовые тучи, воздух стал жарким и тяжелым. Надеясь, что дождь не пойдет, пока не вывезут сено с высоких лугов вблизи Холма Единорога, Ньял не обращал внимания на усталость и боль в плечах. Чтобы уберечься от крапивы и чертополоха, растущих среди травы, он надел крепкие крестьянские сапоги и штаны. Летнее солнце пекло вовсю, пропитанная потом рубаха прилипла к телу, из травы выпрыгивали кузнечики. Ньял взмахивал косой в неторопливом ритме, его печальный тенор то усиливался, то слабел. За ним, как клин гусей в небе, шли Тим и крепкие кровелльские крестьяне, взмахивая косами и соединяя свои голоса в древней песне жнецов.
