— Не стану притворяться, будто очень уж опечалена случившимся. Как только все эти неприятности закончатся и ты согласишься решить этот вопрос, официально, мы идем в суд.
— Я сделаю, как ты хочешь, — слабо произнес он. — Ты достаточно долго ждала доли моего состояния. Теперь ты ее получишь.
— И долю Кэти, — не сдавалась она. — Не забывай о Кэти. Она вот-вот станет взрослой.
— Я ее не забыл. Кэти останется со мной, Мод.
— Она будет жить втроем, по-твоему? Я не думаю, что она согласится, да и я не хочу. Фрэнсис...
Сделав над собой усилие, Джеймс сказал:
— Фрэнсис тут ни при чем. Он не вписывается в картину наших семейных отношений.
— Фрэнсис или кто-нибудь вроде него... Я знаю твои склонности, Джеймс.
— Нет, Кэти будет со мной — это все, чего я от тебя хочу.
— Я знаю, чего ты хочешь. Ты хочешь, чтоб рядом с тобой был здоровый нормальный человек, чтоб обвиться вокруг него, подобно ползучему растению, пить его соки. Ты пытался такое проделать со мной, но я разорвала твои путы. И ты не будешь виться вокруг Кэти, Джеймс. Я уезжаю отсюда и забираю ее с собой.
— Нет. Нет, — слово выползло из-под раздвижных дверей, сопровождаемое хныканьем. — И ты... Мод, не должна оставлять меня одного.
— У тебя есть друзья, — заметила она не без иронии.
— Не покидай меня, Мод. Я боюсь оставаться один. Вы обе нужны мне, намного больше, чем ты думаешь. — Мне показалось, что с Джеймсом сейчас начнется истерика.
— Пятнадцать лет ты пренебрегал мной. Когда наконец у меня появилась возможность уйти...
— Ты должна остаться, Мод. Это твой долг — остаться со мной. Я не могу быть один.
— Будь мужчиной, — произнесла она твердо. — Во мне не просыпается никаких чувств, если я слышу жалобный писк медузы.
— Ты привыкла... любить меня...
— Да неужели?
— Ты же хотела быть моей женой, заботиться обо мне.
— Это было давным-давно. Не могу вспомнить когда.
Я услышал, как в соседней комнате с шумом двинули стулом или креслом.
— Шлюха! — вскрикнул Джеймс, задыхаясь (это было то самое слово, которое привлекло мое внимание в первый раз). — Шлюха! Распутная, холодная потаскуха. Я ненавижу тебя!
— Любую женщину расхолаживает, — произнесла она нарочито четко и ясно, — муж, который... фея.
— Негодная... развратница. — Цезуру между его словами заполнил, кажется, удар, шлепок по живому. Потом что-то глухо стукнулось об пол. Его колени, что ли? — Прости меня, о, прости меня, Мод, — услышал я внезапно. — Ты ударил меня. Ты причинил мне боль! Ты?
