Во время большой перемены Демон бегала по школьному двору, демонстрируя всем и вся свою поздравительную открытку. У всех оказалось достаточно сообразительности, чтобы сделать вид, что они, само собой разумеется, заранее знали о сюрпризе. Ладд Дивайн, крепкий высокий парень с рыжими волосами ежиком, уже в ту пору демонстрировавший все признаки звезды большого футбола — быстрые ноги, сильные и далекие пассы и любовь к нанесению телесных повреждений противнику, — услышав краем уха, что девочки считают весьма милым то, что кто-то поздравил Демона с днем рождения, объявил, что это именно он и никто другой купил у Вулворта открытку. Я не стал ему возражать. Не прошло и пяти минут, как Демон уже взирала на Ладда с любовью в глазах и пальцем в ноздре.
В субботу вечером точно в назначенное время мистер Притчард подкатил к нашему дому на своем черном лакированном авто.
— Следи, пожалуйста, за своими манерами! — напутствовала меня мама; это наверняка относилось и к отцу. Как и было велено, мы не стали наряжаться в костюмы и галстуки; “повседневной одеждой” в нашем случае служили рубашки с короткими рукавами и чистые голубые джинсы. Вслед за отцом я забрался на заднее сиденье лимузина, обнаружив, что попал в пещеру со стенами, обитыми кожей и норковым мехом. Водитель, мистер Притчард, сидел впереди, его и нас разделял экран из чистого прозрачного пластика. Тронувшись с места, мистер Притчард повернул на Тэмпл-стрит, и наша поездка началась. Мотор работал настолько бесшумно, а рессоры были такими мягкими, что казалось, что мы не едем, а плывем над поверхностью улицы.
На Тэмпл-стрит, среди раскидистых дубов и тополей, стояли дома самых богатых и уважаемых жителей Зефира. В частности, тут был расположен красный кирпичный особняк мэра Своупа с кольцевой подъездной дорожкой. По пути отец показал мне беломраморный дом президента городского банка Зефира. Чуть дальше, за поворотом извилистой Тэмпл-стрит, находился дом мистера Стампера Вомака, хозяина “чертова колеса”, а прямо напротив него в доме с белыми колоннами жил не кто иной, как доктор Пэрриш. В конце Тэмпл-стрит был тупик, перегороженный чугунными витыми воротами. За воротами асфальт сменял булыжник. Булыжником был вымощен прямой как солнечный луч проезд к дому, по сторонам которого двумя рядами стояли, словно солдаты на параде, вечнозеленые лиственницы. Во всех окнах особняка Такстеров горел яркий свет, на покатой крыше виднелось несколько труб и красивых башенок. Мистер Притчард остановился, чтобы открыть ворота, и еще раз, чтобы запереть их. Лимузину все было нипочем, что асфальт, что булыжник. Докатив до особняка, мы свернули к куще пахучих сосен, а затем лимузин остановился под широким тентом в голубую и золотую полоску. Начинавшаяся под тентом широкая лестница из белого мрамора уходила вверх к массивной парадной двери. Прежде чем отец справился с ручками двери и выбрался наружу, мистер Притчард уже отворил для нас дверцу машины. Мы выбрались из лимузина и поднялись по парадной лестнице. Мистер Притчард, двигавшийся с грацией и скоростью ртути, открыл двери особняка и с поклоном пропустил нас вперед. Оказавшись внутри, отец потрясенно замер. — Боже мой! — только и смог прошептать он. Я разделял его благоговейный восторг. Описать интерьер особняка Такстеров во всех подробностях, которых он заслуживал, невозможно. Отмечу, что я сразу был поражен громадными размерами помещения, высотой потолков с фигурными стропилами, с которых на тяжелых цепях свешивались прекрасные люстры. Казалось, внутри особняка лучится отраженным светом, блестит и сверкает все, что только возможно; наши ноги утопали в небывало мягком и густом ворсе чудесных восточных ковров. Пахло кедром и дорогой кожей. На стенах в ореоле теплой лучистой подсветки висели картины в золоченых рамах. Одну стену помещения — по правую руку от нас — занимал громадный гобелен со сценами из средневековой жизни; слева широкая лестница с полированными деревянными перилами, плавно, словно сладчайший изгиб плеча Чили Уиллоу, восходя вверх, приглашала подняться на второй этаж. Всюду было дорогое полированное дерево, выделанная кожа, шелковистый бархат и витражи из цветного стекла. Все, вплоть до хрустальных подвесок люстр, в которых, это было видно с первого же взгляда, не было ни малейшего изъяна, блестело чистым и ясным светом настоящего, подлинного богатства.
